Некоторые мужчины к каждой женщине, которой за тридцать, даже к собственной матери, относятся как к грязи под ногами! Ну да она, слава богу, не его мать! В его возрасте пора бы заметить, что вокруг и другие люди существуют. Возможно, он очень несчастный человек; даже наверняка, иначе с чего бы это он в свои двадцать с небольшим торчал здесь в полном одиночестве и даже на пляж не спускался?
Насколько Розмари успела заметить, он только быстро сходил в город пообедать и тут же вернулся обратно; еще и девяти часов не было. Но ведь он так всю жизнь и просидит перед телевизором и никаких друзей никогда не приобретет, если постоянно будет к людям спиной поворачиваться. И ведь ни "да", ни "нет", ни даже "спасибо" ей не сказал! Просто повернулся и ушел!
Она стояла в кладовой у окна, глядя на песчаную дорогу, на верхушки дюн, но мечтать о своем "энергетическом" друге не могла. Сейчас она могла думать только о том, что нужно сделать, чтобы "приятные семьи" не уезжали прочь, лишь заглянув в ее домики. И виноват в этом был не только Боб. Столько самых разных вещей необходимо было сделать - и в каждом из домиков по отдельности, и во всех вместе, - а она никак не могла наскрести денег, чтобы начать приводить мотель в порядок, и брать в долг было уже невозможно... Флотская пенсия Боба уходила у них только "на прожитье", и нужно было еще три года ждать, прежде чем Розмари начнет что-то получать по пенсионной страховке. Да, она купила этот бежевый с зелеными полосами материал, и у нее была швейная машинка, и крючки были, и сшить новые занавески она вполне могла. Это она могла бы сделать в первую очередь. Должна была сделать!
И материя, кстати, стоила довольно дорого. Но у Розмари просто руки опускались, когда она представляла себе, как вшивает эти бесконечные крючки, а потом вешает новые занавески на старомодные обшарпанные карнизы. Она прошла к домику номер 10 и отперла дверь.
В забитой мебелью комнатушке стоял полумрак. Воздух был затхлый.
"Я сперва на минутку прилягу". Эта мысль была настолько четкой, что Розмари даже показалось, что она сказала эти слова вслух и прислушивается к тому, как они звучат. Она сняла с той кровати, что была подальше от двери, новое покрывало, аккуратно свернула его и положила на вторую кровать, скинула с ног туфли и легла. Она лежала тихо, и ей привиделась песчаная дорога, на которой кто-то был, но только он стоял к ней спиной... И тут она услышала нечто ужасное и не сразу поняла, ЧТО это. Кто-то плакал! Ну да, это плакал тот молодой человек из соседнего, девятого номера. Изголовье его кровати и изголовье той кровати, на которой сейчас лежала Розмари, разделяла всего лишь тонкая стенка. Она отчетливо слышала (а может, чувствовала?), как сотрясается от рыданий его кровать; это были даже не рыдания, а отчаянные, хриплые, короткие вскрики - так кричат от боли, от горя или от страха.
"Боже мой, это невыносимо! Нет, я не могу слушать эти рыдания! Но что же мне делать? Как быть?" Розмари нерешительно встала, сунула ноги в туфли, дрожащими руками застелила кровать и поспешила прочь из номера 10. Оказавшись на залитой бледным солнечным светом гравиевой стоянке перед номерами 9 и 10, она поняла, что снаружи никаких рыданий не слышно. Не слышно вообще никаких звуков, кроме глухого неумолчного рокота моря да воя ветра; иногда еще с нижнего шоссе доносились резкие автомобильные гудки.
Розмари хотелось постучать в дверь номера 9, но она не решилась. Не решилась она использовать и запасной ключ. Она не имела на это никакого права. И, кроме того, ей было страшно. Она просто изо всех сил старалась послать свою мысленную энергию сквозь закрытую дверь, внушить ему: "Ничего, все будет хорошо, все наладится. Ты еще так молод! Не плачь!" Но все ее усилия, видно, были напрасны. |