Она подняла на него глаза, заметила, что пеньюар распахнулся, не спеша запахнула его.

— Правда… мне очень жаль, — сказала она. — Давно?

— Два года назад.

— Это тоже входит в… в семейную тайну? Севр откинул голову на спинку дивана, вытянул ноги, как чрезвычайно усталый человек.

— Вы думаете, я не вижу ваши ухищрения?… Кружите вокруг меня… откровенничаете… чтоб я раскололся, рассказал вам… Так ведь, верно?… Вам обязательно нужно знать, зачем я здесь!…

— О, совсем нет! Я, как вы говорите, откровенничаю, только лишь чтоб вы поняли, что я тоже попадала в переплеты и знаю, что это такое. Со мной такое бывало, что вам и не снилось… А мне кажется, вы из тех мужчин, которые вечно делают из мухи слона.

— Из мухи слона! — съязвил он. — Хорошо сказано!

Он внезапно выпрямился, наклонился к ней, сверкая глазами от гнева.

— Я умер, — выкрикнул он. — Понимаете?… У меня больше нет семьи, гражданского состояния, вы, понимающая все?… Меня похоронили, если хотите знать. На мою могилу навалили букетов и венков. Даже произнесли бы речь, если бы не торопились.

Она перестала мазать ногти, и смотрела на него с каким–то жадным восхищением. Он со стуком поставил флакон лака на стол и поднялся, начав ходить по комнате от стены к стене.

— Никто никогда больше не должен слышать обо мне, — продолжал он.

— А… ваша сестра?

— Она одна знает… Она должна привезти сюда деньги и одежду… Но, естественно, если вы меня выдадите…

— Я никогда никого не выдавала, — живо сказала она. — Но предпочла бы не быть замешанной в эту историю. Я тоже имею право на личную жизнь. А вы, кажется, об этом и не подозреваете.

— Что? Вы же приехали посмотреть, не пострадала ли квартира!…

— Это я вам так сказала.

— А есть и другая причина?

— Это вас не касается… Но если б я была мужчиной… хорошо воспитанным мужчиной… выложила бы все карты на стол… все карты… или ушла бы.

Они смотрели в упор друг на друга, снова став врагами. Севр сдался.

— Вас шокировало слово «выдавать»? Оно у меня вырвалось нечаянно. Если честно, не думаю, что вы на это способны. Но я в таком положении, что вынужден держать вас здесь, пока…

Она, подняв руки, трясла ладошками, чтоб лак поскорее просох.

— Никому никогда не удавалось удержать меня против моей воли, заявила она. — Вы будете первым. На что поспорим? Наглость всегда мучила Севра.

— Прошу вас, — сказал он. — Постарайтесь понять.

— Я не такая идиотка. Не такому тюне как вы…

Вне себя, он повернулся к ней спиной и сразу почувствовал между лопаток слабый удар; она запустила в него подушкой с кресла.

— Прекратите, — крикнул он. — Это смешно!

Она схватила тяжелую хрустальную пепельницу и он едва успел пригнуться. Пепельница с грохотом ударилась о стену и на диван полетели окурки.

— Хватит!… Доминика!…

Он схватил ее в тот момент, когда она вцепилась, пытаясь приподнять тяжелую медную лампу в изголовье дивана. Она попробовала вырваться; он увидел прямо перед глазами красные ногти, проворно заломил ей одну руку за спину, но не успел уклониться от второй. Он выпустил ее; щеку жгло. Запыхавшаяся Доминика запахнула на груди пеньюар.

— Утритесь, — сказала она. — У вас кровь идет.

Она отступила к спальне. Он скатал платок в шарик и приложил к щеке.