Дилан стоял за желтой лентой, натянутой поперек дорожки к ресторану Антонии — руки в карманах, каждая мышца напряжена. Через полупрозрачное зеркальное стекло витрины он видел суетившихся внутри людей, которые с кисточками, пакетиками, кусочками липкой ленты системно продвигались по залу для посетителей. Они попусту теряют время. Они понятия не имеют, что ищут. И с чем столкнулись. Отпечатки пальцев и ворсинки с ковра не помогут вернуть Реджину.

Калеб мобилизовал добровольцев, чтобы прочесать десять квадратных миль острова, аккуратно разбитых на квадраты поиска, сосредоточив особое внимание, в первую очередь, на участках вокруг ресторана и лагеря бездомных. Дилану хотелось броситься вслед за ними, бежать, выкрикивая ее имя. Бесполезная человеческая суета. Бессмысленные человеческие эмоции.

Но они, по крайней мере, хоть что-то делали.

Он сжал кулаки. Конн направил его сюда, чтобы он наблюдал, а не действовал.

Но эта пассивность убивала его. Реджина пропала. Исчезла!

И Дилан с отчаянием сознавал, что его бездействие убивает и ее.

Кулаки у него чесались. Ему хотелось добраться до этого Иерихона и бить его до тех пор, пока он не признается, что с ней сделал. Однако Иерихон находился под охраной в больнице в ожидании вертолета, который отвезет его в госпиталь на материк, чтобы обработать ожог. Но даже если бы лежавший сейчас без сознания человек и пришел в себя, он все равно не был бы в состоянии рассказать Дилану больше, чем тот уже знал.

Реджина пропала. И он должен был ее найти.

Она была всего лишь человеком, тем не менее… он чувствовал, что связан с ней. У них была сексуальная связь. Если бы он обладал большей силой или если бы соединявшие их отношения были более прочными, он мог бы использовать это, чтобы отследить ее.

Но ниточка между ними была слишком тонкой, чтобы он мог последовать за ней. В памяти всплыли большие карие глаза и горькая улыбка, смутившая его.

Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его обожгло отчаяние, и, что еще хуже, он ощутил, что в нем зародилось чувство вины. Он мог бы заставить ее изменить свое мнение. Он мог бы сказать ей, пообещать… Что? Она была человеком. Он был селки.

Она пропала.

Он должен найти ее.

— Бабушка говорит, что ты знаешь, где моя мама.

Вздрогнув, Дилан взглянул вниз. Из-за желтой ленты на него хмуро смотрел Ник Бароне: подбородок независимо выставлен вперед («поцелуй меня в задницу!»), но в глазах — неприкрытое страдание. В животе у Дилана заныло.

— Она сама тебе такое сказала? — осторожно спросил он.

— Я слышал, как она говорила это шефу Хантеру. Так ты знаешь? — настаивал Ник. — Знаешь, где моя мама?

— Нет. — Какое плоское и пустое слово! — Но я ее найду.

Обещание, которое он не дал Реджине, было почему-то проще дать этому мальчику. Ее сыну. Ник смотрел на него скептически.

— Как?

— Пока не знаю, — признался Дилан.

Лицо Ника превратилось в вежливую маску ребенка.

— А-а-а… Хорошо. Спасибо.

Мальчишка ему не поверил. А с чего бы ему верить? Нику не нужен был посторонний, который рассказывает, что все будет хорошо. Ему нужна была мама.

Взгляд Дилана устремился в сторону улицы. Желтая лента притягивала к себе столько же народа, сколько и отпугивала. Время шло, расследование и разговоры вокруг него продолжались, однако большинство людей, не задействованных в поисках, постепенно вернулись к своим обычным делам: к покупке продуктов, работе, нормальной жизни.

— Тебе не следует оставаться одному, — сказал Дилан, прекрасно понимая, что это прозвучало как наставление из уст добропорядочного туповатого взрослого.