К ресторану они ехали в молчании.

Дилан смотрел на неосвещенные улицы, и сердце тлеющим угольком жгло ему грудь. Ему необходимо было поговорить с ней. Он должен был объяснить, должен был как-то завоевать ее доверие, заставить ее принять…

Не его. Дилан нахмурил брови. Собственный опыт в отношении семьи, отца и брата приводил его в отчаяние от мысли о том, что Реджина никогда не примет его таким, какой он есть.

Но она должна принять его защиту, согласиться с ее необходимостью. Ради ребенка, которого она носила. Хочет она этого или нет.

Он сжал кулаки. Когда он вел ее к джипу, она прислонилась к нему. Всего на мгновение. Но он до сих пор чувствовал ее прикосновение, ее руку, опиравшуюся на него.

Он взглянул на нее, на ее ладони, спрятанные между коленями, словно она пыталась согреть их, и с трудом подавил совершенно не характерное для себя желание накрыть их своими руками.

Морской народ не признает прикосновений. Тем не менее, пока они мчались по дороге к гавани, он буквально чувствовал ее, такую хрупкую, напряженно сидевшую рядом, ощущал малейшее движение ее тела и слушал ее хриплое дыхание.

«Чероки» с урчанием въехал на стоянку перед рестораном. С тротуара исчезла желтая полицейская лента. Через широкие стекла окон сияли огни зала ресторана.

Калеб развернулся на своем сиденье и прокашлялся.

— Мне нужно будет написать отчет, который удовлетворил бы парней из полиции штата. Я оставлю вас вдвоем, чтобы вы…

Его взгляд встретился с глазами Дилана. Поговорили.

— Все обсудили, — закончил он.

Дилан кивнул.

Реджина дергала ручку своей дверцы так, словно ей не терпелось поскорее скрыться от них обоих. Тревожное чувство сжало сердце Дилана. Насколько много придется ей объяснять? Что она запомнила?

Дверь с его стороны была заперта. Прежде чем он успел выбраться, Калеб уже подал ей руку.

Дилан сжал зубы, но молча взял с заднего сиденья свой рюкзак и присоединился к ним.

Реджина посмотрела на него и прищурилась.

Дилан ощутил вспышку паники, скрывавшейся за раздражением. Неужели она думает, что может просто отослать его? Он подошел к ней очень близко, достаточно близко для того, чтобы рассмотреть бледный пробор в волосах и вдохнуть дразнящий аромат ее кожи.

— Я остаюсь, — тихо сказал он так, чтобы слышала только она. — Смирись с этим.

Глаза ее вспыхнули. Но что бы она ни хотела ответить, сделать этого она не успела, поскольку Антония уже бросилась сквозь лабиринт столов открывать им дверь.

Она потянулась было, чтобы обнять дочь, но вдруг остановилась и скрестила руки на груди. Реджина замерла под ярким светом ресторанных огней, тени на ее лице резко контрастировали с бледной кожей, как на черно-белом рисунке.

Антония внимательно оглядела дочь и нахмурилась.

— Доктор сказала, что тебе нужно больше теплой жидкости. Я сейчас приготовлю суп. — От нее исходили волшебные ароматы кухни — жареная курица, овощи, чеснок. — Садитесь, я пока что-нибудь принесу.

Реджина слабо улыбнулась.

— Спасибо. А Ник…

— Уже в постели. Ты сможешь зайти к нему, когда поешь.

Дилан заметил, что Реджина заколебалась.

— Мы поднимемся к нему прямо сейчас, — сказал он. Антония посмотрела на него.

Затем взглянула на его рюкзак. Брови ее удивленно поползли вверх.

— Ты что, собираешься здесь остаться? — спросила она, но в тоне ее слышался не только вопрос.

— Всего на одну ночь, — сказала Реджина скрипучим голосом, который прозвучал до смешного сексуально, что так не сочеталось с ее осунувшимся, заострившимся лицом.