От пронзительного желания его затрясло.

Она вздрогнула и что-то забормотала. Это во сне, догадался он.

— Все будет хорошо, — тихо сказал он, оставаясь в дверях.

— Ники, — хрипло прошептала она.

— С ним все в порядке. Он здесь, — сказал Дилан, чувствуя себя беспомощным болваном. — Я здесь.

Она застонала.

С ощущением собственной беспомощности он смириться не мог. А мысль о том, что следует оставаться в стороне, даже не пришла ему в голову.

Он забрался в постель и обнял Реджину, а она уткнулась носом ему в шею.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Его тело было теплым, очень теплым, в то время как Реджина замерзала, пальцы на руках и ногах окоченели, а в животе, казалось, поселилась глыба льда. Она вжималась в Дилана, остро нуждаясь в том, чтобы он согрел ее, окутал собой, пыталась освободиться от жутких воспоминаний о непроглядной тьме пещеры и кошмаре затапливающей ее воды.

Холод, пробирающий до костей, от которого перехватывает дыхание…

Она дрожала, неловко расстегивая в темноте его пуговицы. Он рванул рубашку и прижал Реджину к себе, придавив ее к каменным мышцам своей почти лишенной растительности груди.

Она облегченно встрепенулась. Но даже в его объятьях кошмары не покидали ее, затягивая сознание, словно тяжелый серый туман, холодный и липкий. Эти сны были ей ненавистны. Она взялась за пряжку на ремне брюк Дилана и почувствовала, как сжались мускулы у него на животе. Хорошо. На ощупь он был таким теплым, теплым и живым, и…

Его ладонь легла на ее трясущиеся руки и сжала их.

— Что ты делаешь?

Она готова была расплакаться, но вместо этого попыталась отшутиться:

— Неужели непонятно?

— Мне — нет. — Голос его звучал угрюмо.

Ее обдало горячей волной обиды и унижения, но все равно это было лучше, чем холод.

— Страшный сон приснился, — объяснила она.

— Я так и подумал.

При этом он не отпускал ее руку.

— Я никак не могу отделаться от воспоминаний… Уйти от мыслей… — Она снова была в пещере, снова во тьме, только теперь окружавший ее мрак кишел демонами. — Я боюсь.

— Ты и должна бояться. И не мне тебя успокаивать.

Потому что он не человек? Или потому что он уйдет? Ни то ни другое сейчас не имело для нее значения.

— Только ты и можешь это сделать. — Он был единственным, кто мог понять, через что ей довелось пройти. Кто знал, с чем она там столкнулась. Кто смог вытащить ее из темноты. — Ты был там. И ты меня спас.

— Ну и что это тогда? Твое «спасибо»?

Горячая волна унижения разливалась по телу, обида заливала жаром ее щеки и грудь. Она передернула плечами.

— Да, если хочешь.

— Давай лучше поговорим о том, чего хочешь ты, — сказал бесстрастный, словно священник в исповедальне.

— Я хочу перестать думать, — сказала она, и голос ее дрожал, как и ее руки. — Я хочу почувствовать что-то еще, кроме страха и одиночества. Я хочу тебя.

— Я не хочу причинить тебе боль.

— Я и так представляю собой одну большую рану. От секса мне точно хуже не будет. Может быть, мне даже станет лучше.

Это даст мне почувствовать себя живой.

— Трахнуться для успокоения! Как… романтично.

В голосе его появились незнакомые нотки. Раздражение? Удивление? Ей было неважно. Все равно это лучше, чем его безразличная холодность.

— И это я слышу от парня, который напоил меня, а потом еще и прижал к скале?

Похоже, он смеялся; в темноте его тело вздрагивало.