Пусть утомленное, а маленький русский человечек приходит в школу и видит на стене портрет Евтушенко, а не Лермонтова. Скоро и Пушкина там не будет, а повесят Окуджаву. Ну, ладно, я не о том хотел сказать. Надо решать, кому продавать «Гогу и Магогу». Я слышал, вы бы хотели продавать славянам или арабам, но это блажь. Ребята, которые крутятся возле президента и занимают все посты в Кремле, арабам не продадут.
— Ну, вот — вы сами же говорите: ребята из Кремля. Они будут решать, кому продавать технику, тем более военную. У вас ведь теперь даже военный министр и то гражданский. А я тут ни при чем.
— Ты ни при чем? Ты ни при чем?.. Кому ты это говоришь, Курицын? Я‑то знаю, что ты буровишь на всех углах: Штатам не продам. Ни одной ракеты.
— Кремль решает, а не я! — выходил из себя Курицын.
Лоб Кранаха снова стал покрываться испариной, и Курицын боялся, как бы его не хватил инсульт или инфаркт. И он невольно подумал: «С таким–то здоровьем… Какого рожна надо!»
Кранах застонал и отвалился в угол дивана. Устремил взгляд своих горячечно–воспаленных глаз на люстру, зашептал толстыми пересохшими губами:
— Дети! Я теперь знаю, почему у них синие, как небо, глаза. В них пустота, они ничего не выражают, в них ничего не светится. Вот и этот… К нему приехал Яша, а он его не видит. А если и увидит, то не поймет, кто перед ним сидит.
И тихо, почти шепотом:
— К вам приехал Яша. Он специалист по крупным сделкам. Его не интересует крупа, мука или кожа для модельной обуви. Его интересуют сделки, от которых в карман сыплются миллионы. Но есть и другие люди, которые могут подставить карман. Вот я из тех, других. И вам, Курицын, придется решать, в какую коляску прыгнуть. Прыгнешь в нашу — будешь сильным, богатым, и никто тебя не тронет пальцем. Залезешь к нему в карету — потеряешь все: вначале ракеты, потом заказы, а потом — и голову.
Тимофей продолжал ломать дурака:
— Да если ваш Яша такой богатый, у него так много денег, пусть он даст нам — хотя бы и взаймы. Мы запустим завод на полную программу. А?..
Кранах бросил в рот несколько таблеток, с усилием их проглотил и снова уставился на Тимофея. Теперь уже в его глазах метались искры раздражения, почти ненависть. Было неприятно видеть перед собой такого наивного человека.
Махнул слабеющей рукой:
— Вас пошлют к королю Зухану. Вы можете мне сказать, зачем вам нужен король Зухан?
Курицын мгновенно смекнул: ага, к Зухану! Это как раз то, что мне нужно.
Сказал другое:
— Бог не выдаст, свинья не съест. Не боимся ни вашего олигарха, ни короля Зухана.
Тимофей сбил порыв энтузиазма собеседника, и тот перевел дух. Он был взволнован, находился на грани срыва.
Курицын откинул на спинку дивана голову, приготовился слушать. Он решил не противоречить, ни о чем не спрашивать, а только слушать. Кранах и раньше удивлял его своим агрессивным напором, пугающими намеками и страшным выражением шальных глаз, но теперь тревоги Кранаха переросли в состояние нарастающей истерии.
Вошли Дарья и Марголис. Курицын попросил их приготовить чай, закуску и принести вина.
Кранах их словно бы и не заметил. Он продолжал:
— Америка! — туда смотрите! Туда! Там деньги, там ваши заказы, там умные люди. А эти… бешеные арабы… Они дадут вам деньги, а потом бросят бомбу. На вас же! И вашу же «Гогу», которая может поднять волну в океане. Купят четыре бомбы и бросят на портовые города. Четыре бомбы — и нет России. Вот что такое быть глупым и не видеть друзей в Америке.
— Вы так со мной говорите, будто я — министр иностранных дел. Меня не спрашивают: с кем торговать, кому продавать…
Кранах поднял руку:
— Не делайте из меня идиота. |