Дарья, опустив голову, молчала. Понимала: наступил момент, когда она к Марголису будет относиться иначе. Не сказать, что в ней вдруг проснулось чувство любви к Юрию, но иные чувства, и, как ей казалось, не менее сильные, горячей волной хлынули в ее сердце. Ее поразила, обезоружила царская щедрость молодого человека. Иметь собственную квартиру, да еще необыкновенную, красивую и просторную — да она об этом и мечтать не смела, думать не думала и, признаться, плохо себе представляла, как жить в ней будет, кого пригласит на новоселье и пригласит ли вообще кого–нибудь? Пусть уж лучше никто не знает, что есть у нее такая квартира. И даже мать родная… Если бы она была жива. Стоило бы ей узнать, как тотчас же дружки ее набежали бы, вся теплая компания: бомжи, пьяницы, художники, сидящие на Невском и рисующие за гроши гостей города. Вот эта последняя мысль бросила в жар Дарью, она повернулась к Марголису:

— Пойдем сегодня в оперу. Там, кажется, балет дают.

Марголис обрадовался, и они пошли за билетами.

Документы на квартиру оформили. Дарье выдали ордер, и она утром, придя на работу, позвонила Полине и попросила ее зайти к ней, в приемную начальника цеха. Курицына на работе не было, и они уединились в его кабинете. Дарья подала ей ордер. Полина читала: «Выдан Дарье Петровне Синицыной… Сто девяносто квадратных метров…»

Подняла на девушку глаза.

— Не понимаю, объясни пожалуйста.

— Ордер на квартиру. Сами видите…

— Видеть–то я вижу, но откуда он у тебя?

— Марголис подарил.

— Марголис? Наш банкир?..

Полина сидела в кресле у окна и смотрела на Дарью ничего не понимающими глазами. Слышала она от кого–то — не от Курицына — о том, что банкир ухаживает за Дарьей, два или три раза видела его в приемной, но серьезного значения этому факту не придавала. Дарья молоденькая, хороша собой, — ну, волочится мужик, хочет сорвать аленький цветочек. Однажды погрозила Дарье пальцем:

— Гони его!..

Но затем, идя по цеху в свою комнату, подумала: а, может, и стоит пофлиртовать с богатеньким; глядишь, и отломится что–нибудь от сдобного пирога. Но потом все–таки решила, что незачем девке портить свою репутацию.

Продолжала допрос:

— За какие шиши подарок этакий?.. Я в толк не возьму.

— Он мне руку и сердце предлагает.

— Вон–а–а… А он разве не женат? К нему, вроде бы, жена какого–то конструктора перебежала.

— Не знаю. Говорит, что не женат.

— Ну… а ты?

— Я?.. Еще не решила.

— Хорошенькое дело! Она не решила, а квартира царская уже в кармане. Тут что–то неладное. Может, у вас уж и близость…

— Никакой близости с мужчинами я не знала и знать не желаю. Моя мама хоть и пила, но крепко мне наказала: до замужества не балуй.

— Молодец твоя мама. Нам, дурам, теперь волю дали, так мы и вяжемся с кем попало. Всю породу русскую скоро изгадим. То–то уж ни гениев, ни героев у нас нет, и мужики не мужики, а мусор какой–то. Оттого и погибнуть русский народ может. Нам, женщинам, пора за ум браться и в большой строгости себя держать. Но вот — ордер, что с ордером делать? Это ведь не шутка — квартирища такая! А?.. Что ты думаешь?

— Не знаю, — проговорила Дарья тоном десятилетней девочки.

— Она не знает? Темнишь ты. Про себя уж давно решила. Говори, пойдешь за него замуж или как?..

Дарья пожимала плечами.

— У него фамилия… а лицо–то вроде русское.

— Ну, вот, пташечка, запела песенку! Я же по глазам вижу: все ты для себя решила.