Мы с Ириной схватились за руки. Инстинкт заставил нас подняться выше, на последнюю ступень, до которой вода не добралась, и там мы прижались к двери и посмотрели на маленькое круглое окошко. За ним трепетал мутный зеленый свет, и проплывали, словно рыбки в аквариуме, пластиковый стаканчик, красная мыльница, размокший, с разбухшим ватным фильтром окурок… На фоне окошка был заметен темный, неузнаваемый силуэт Ирины. Я провел рукой по ее лицу.

– Все хорошо, – произнес я. – Яхта легла на грунт. Сейчас будем выбираться наружу.

Глава 37

Поводырь и его девушка

Некоторое время мы сидели неподвижно, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к тишине, которую иногда тонким пунктиром прерывал тихий треск вырывающихся наружу пузырьков, и привыкали к новым ощущениям. Они были странными, мгновения растягивались, как жвачка, а каждая минута казалась этапом, наполненным смыслом и значением. Как будто мы положили головы на плаху, и палач уже взмахнул топором, и острое лезвие, блеснув на солнце, понеслось вниз, со свистом рассекая воздух, как вдруг остановилось, замерло над нами, и мы не знали, сколько продлится пауза, и боялись пошевелиться.

– Хватит сидеть, – сказал я и, не выпрямляясь, стал осторожно спускаться по ступенькам, постепенно погружаясь в воду.

– Ты куда? – с тревогой спросила Ирина и схватила меня за плечо.

– Я осмотрю пробоину.

– А ты вернешься?

Она спросила об этом без какой бы то ни было рисовки и игры, совершенно серьезно, не исключая различные ответы. Никогда еще Ирина не вызывала во мне такой мучительной жалости, как сейчас.

– Конечно, вернусь, – ответил я.

– Ты, пожалуйста, обязательно вернись, – попросила она. – А то я без тебя тут сразу сойду с ума.

Я сделал глубокий вдох и, перебирая руками по поручню, опустился вниз. Детали искореженного мотора уже были холодными и такими скользкими, что мне трудно было удержаться за них. Кое-как ухватившись за зубчатое колесо, я протиснулся между острых краев разорванного кожуха, вытянул руку вниз, стараясь дотянуться до краев пробоины, и неожиданно зачерпнул ладонью горсть донного песка. Это вызвало у меня странное чувство. Вроде я ощутил краешек свободы и жадно, с наслаждением растирал в ладони мелкие камешки; но едва я представил себе морское дно, отделенное от воздуха и солнечного света многометровой толщей воды, как мне стало жутко. Легкие уже судорожно сжимались в груди, требуя вдоха, и я из последних сил потянулся руками ко дну, растопырил пальцы и коснулся рваного, усеянного острыми заусенцами края пробоины. Видимо, при ударе о морское дно вертикальный киль сломался, и пробоина плотно прижалась к грунту, как вантуз к полу. Я не смог даже просунуть ладонь между песчаным дном и днищем яхты.

Я вернулся обратно и долго не мог отдышаться. Ирина держала меня под мышку, будто боялась, что я упаду в воду и утону.

– Ну, как? – спросила она.

Я лишь кивнул головой. Отдышавшись, я снова стал спускаться в воду.

– Ты лучше чаще ныряй, но на меньшее время, – попросила Ирина. – Мне так будет спокойнее.

Я попытался рыть проход под днищем. Одной рукой держался за край пробоины, а другой выгребал из-под нее песок. Это был сизифов труд, так как песок, словно жидкая каша, тотчас затягивал малейшую лазейку под днищем.

Я нырнул в третий раз и попытался подрыть проход с другой стороны пробоины.

Потом я сидел на ступеньке, тяжело и часто дыша, и с моих мокрых волос мне под ноги падали капли, с приглушенным звоном разбивались, чем-то напоминая звуки гитарной струны, если ее перетянуть платком.