|
Однако Пуванаа скоро убедился, что депутату заморской территории не приходится рассчитывать на внимание Парижа. Колониальная политика французского правительства была направлена прежде всего на то, чтобы сплотить разваливающуюся империю. Оно не останавливалось перед применением поенной силы, чтобы удержать за собой стремящуюся к независимости колонию, как это произошло, например, с Индокитаем. Конечно, были в Национальном собрании и другие депутаты, представители африканских колоний, требовавшие коренных реформ, но число их не достигало и полутора десятков, многие же члены парламента, представляющие французские избирательные округи, были озабочены в основном такими прозаическими вещами, как школы, дороги, электричество, водопровод и ассигнования для своих собственных избирателей. Надеяться на то, что полинезийская Территориальная ассамблея сможет осуществить сколько-нибудь серьезные реформы, и вовсе не приходилось. Ибо она не обладала полномочиями решать политические проблемы, а едва ли не каждое требование устранить тот или иной изъян оказывалось политическим. Да и в дозволенных пределах, включающих прежде всего некоторые финансовые вопросы, свобода действий народных избранников сильно ограничивалась одним досадным обстоятельством: необходимые средства выделялись правительством в Париже, а оно поощряло только послушных.
4. ЗАБЫТАЯ РЕЧЬ ДЕ ГОЛЛЯ
Пуванаа пуще прежнего сокрушался, что политическая карьера де Голля, по всей видимости, пришла к концу. Ибо Пуванаа, как и другие жители Таити (исключая стойких петэновцев, которых выпустили на свободу), видел в нем великого и благородного борца за свободу и независимость колониальных народов. Хотя возможность возвращения де Голля к власти во Франции представлялась в высшей степени сомнительной, депутаты Территориальной ассамблеи единодушно постановили пригласить его посетить Полинезию, считая своим долгом хоть таким способом поддержать старого друга. Де Голль с радостью принял приглашение. Время его не лимитировало, так что он сел в Марселе на пароход и через месяц с лишним, 30 августа 1956 года, прибыл на Таити. По полинезийскому обычаю, его встретили на пристани цветами, песнями и танцами. Де Голля не сопровождали ни журналисты, ни радиорепортеры. И на Таити в ту пору не было ни газет, ни иностранных корреспондентов. Так что визит освещался французской прессой очень кратко. (Одновременно та же пресса опубликовала результаты опроса общественности, из коего следовало, что только два процента французов допускали возможность возвращения де Голля к власти.) Куда удивительнее то, что сам де Голль в своих воспоминаниях ни словом не упоминает, что он делал и говорил на Таити во время этого визита, и из пяти речей в авторизованный сборник его выступлений вошла только одна. Впоследствии мы, не очень внимательно слушавшие де Голля в 1956 году, особенно заинтересовались речью, произнесенной им в день приезда в одном из парков Папеэте; ее текст сохранился у нас благодаря тому, что голлисты потом раздавали желающим бесплатные экземпляры. Первым делом де Голль с благодарностью и волнением вспомнил трагическое лето 1940 года: «Хотя Франция тогда находилась на самом дне пропасти, вы не утратили надежды. Вас, обитающих посреди огромного океана на другом конце земного шара, и меня, выброшенного на английский берег, словно после кораблекрушения, объединяла одна мысль и воля к борьбе. Мы думали о Франции — покоренной, оскорбленной, униженной Франции, и мы были готовы сражаться за ее освобождение, победу и величие. И каким замечательным утешением было для меня получить в начале сентября 1940 года телеграмму, в которой господа Анн, Лагард и Мартен сообщали, что вы 5564 голосами против 18 решили присоединиться к «Свободной Франции»! Вот доказательство юго, что вас и меня, Францию и Таити связывают нерасторжимые узы». Далее оратор обратил свой взор в грядущее и поведал о «новых тенденциях в ходе мировых событий». |
