|
И подписался: «Синклер Льюис, иначе— Хэл, он же Рыжий». В приложенном к этому посланию письме он выражал надежду, что Джек широко воспользуется его сюжетами, и это в конце концов даст Льюису возможность бросить кабалу и вернуться к свободному творчеству. Если ему что-нибудь и удалось, утверждал Льюис, так исключительно за счет сна, а он, то есть сон, развлечение настолько дешевое и в то же время поучительное, что им не стоит попусту швыряться. Джек купил у него идею под названием «Дом иллюзий» за указанную в накладной цену — два с половиной доллара, купил. «Блудного отца», «Преступление Джона Авери», «Объяснения», «Рекомендации», «Без страха и упрека», «Женщину, отдавшую душу мужчине», по пяти долларов, «Боксера во фраке», «Тюрьму здравого смысла» по семь с половиной долларов и «Господина Цннциннатуса» за десять долларов и направил Льюису чек на пятьдесят два доллара пятьдесят центов. Каким образом Льюис истратил деньги — неизвестно, однако он с гордостью сообщил Джеку, что его Красная карта— партийный билет социалиста—содержится теперь в полном порядке. Идеи Льюиса легли в основу рассказа «Когда весь мир был молод», напечатанного в «Пост», и повести «Лютый зверь», напечатанной выпусками в журнале «Популярный». Когда он написал Льюису, что впервые в жизни чувствует к работе отвращение и не знает, как поступить с льюисовским «Бюро убийств», в Синклере Льюисе взыграла профессиональная гордость, и он совершенно безвозмездно прислал Джеку конспект, из которого становилось ясно, как следует перестроить фабулу. С особой силой широта и благородство натуры Джека проявлялись в отношении к начинающим писателям, одолевавшим его со всех сторон,—их рукописи сыпались на него в таком количестве, что темнело в глазах, будто полчища саранчи заслонили солнце. Дня не проходило, чтобы какой-нибудь подающий надежды автор не присылал ему манускрипт с просьбой высказать свое мнение, исправить, помочь напечатать. Эти манускрипты, начиная от стихотворений на одной страничке и кончая романами и трактатами страниц по восемьсот, он читал с величайшим вниманием и затем посылал авторам развернутые критические разборы—воплощение литературной техники, выработанной за многие годы. Этим неведомым людям он отдавал все, что было в нем лучшего, не жалея ни времени, ни энергии. Если вещь казалась ему стоящей, он старался пристроить ее в журнал, сбыть какому-нибудь издателю; если находил ее слабой—напрямик выкладывал автору свое мнение. Нередко искренней критикой он навлекал на себя бурные обвинения, но, зная, что в ответ его почти наверняка станут ругать последними словами, он тем не менее указывал писателям, в чем кроются недостатки и как их можно исправить. Один автор, получивший от него вместе с отвергнутой рукописью резкий отзыв, ответил особенно черной руганью. Оставив себе лишь три часа сна, о котором взывал его утомленный мозг, Джек чуть ли не целую ночь просидел над блистательным и терпеливым письмом на семи страницах (то есть величиною с рассказ, который мог бы принести ему пятьсот долларов)—письмом, где он всячески уговаривал адресата учиться принимать критику так, чтобы она шла на пользу работе. Сердиться он мог на одну лишь категорию писателей — на тех, кому хотелось, чтобы он указал им самую легкую дорожку к успеху. Этим Джек говорил: «Человек, который мечтает овладеть мастерством и считает тем не менее, что кто-то другой обязан отшлифовать его талант,—это человек обреченный: посредственность—вот его удел. |
