— Выходит, Неджати-бей, — с издевкой продолжает надзиратель, — неграмотные тоже могут писать книги? Зачем же тогда все эти школы и всякие там институты? Позакрывать их надо!..

Неджати молчит. Надзиратель насмешливо смотрит на него, ожидая ответа. И не только надзиратель, все, кто слушает их разговор, смотрят на Неджати с улыбкой и ждут, что будет дальше.

— Написал бы и ты какую-нибудь книгу, — заключает надзиратель, прежде чем оставить его в покое.

Неджати уже и сам давно думает об этом: «Ведь многие писатели сначала были неграмотными. Сами научились читать и писать… Читали где придется: в пекарнях, кочегарках. А потом книги стали писать… Придет время — я тоже напишу книгу… Обязательно напишу!..»

Да, он должен рассказать о дураках надзирателях, о всех этих людях, которых он так хорошо знает…

— Орхан! — обратился он как-то ко мне. — Если бы ты знал, как я зол!

— На кого?

— На самого себя…

— За что?

— За то, что до сих пор не могу приучить себя не злиться на них. Жалеть таких надо, а не злиться.

— А ты не принимай их слова слишком близко к сердцу… Правда, иногда я и сам переживаю за тебя. Злюсь на тех, кто к тебе пристает…

— В самом деле? — спрашивает Неджати, вцепившись в мой рукав. — Ты правду говоришь? Ты тоже на них злишься?

— Чему же тут удивляться? Я живой человек. Или ты думаешь, у меня железные нервы?

— А скажи, Орхан, они тоже злились?

— Кто они?

— Ну они… Маленький Пешков, Шаляпин?

— И они иногда злились… Ведь они тоже живые люди…

Внезапно оживившись, Неджати начинает меня упрашивать:

— Орхан, давай мне книги. Я хочу прочитать их как можно больше и все-все узнать!..

Он брал у меня книги и с жадностью набрасывался на них. А прочитав, опять подходил — взлохмаченный, грязный, с покрасневшими глазами.

— До чего хорошо написано, Орхан! — с жаром говорил он. — Просто здорово!

Он запускал свою пятерню в грязные волосы и возбужденно продолжал:

— Хочешь, Орхан, я пропою тебе сейчас Девятую симфонию?

И Неджати начинал петь…

Он начинал совсем тихо, затем, все более и более возбуждаясь, переходил на высокие ноты, самозабвенно отдаваясь звукам. Глаза у него начинали блестеть и наконец закрывались, словно боясь вылить накопившиеся в них слезы. В такие минуты Неджати был на вершине вдохновения. Голос его звучал все сильнее и сильнее… Но тут в дверях неожиданно появлялся надзиратель со своим помощником.

— Это еще что за новости?! — орал надзиратель. — Церковь тебе здесь, что ли?

Неджати сразу умолкал и, опустив голову, направлялся в свой угол, сопровождаемый насмешками заключенных…

Однажды он мечтательно сказал:

— Эх, Орхан, была бы у меня любимая девушка! Да такая, чтоб умела играть на скрипке… Она бы играла, а я ей тихо подпевал… А потом… Потом мы сидели бы и смотрели друг другу в глаза. Я бы к ней и пальцем не прикоснулся!

— Что же у вас из этого получится?

— Не знаю… Просто, читая Горького, я заметил, с каким уважением он относится к женщине… Помнишь, когда он работал в пекарне? Как-то его товарищи пошли в публичный дом, а он стоял на улице и ждал их. Ему тогда было очень стыдно за своих товарищей…

В мире шла война

Перевод Р. Фиша

— Прибыли пересыльные!

Перескакивая через ступени, мы вчетвером побежали вниз по каменной лестнице.