Расширенные в результате этого зрачки придавали его взгляду особое выражение, которое только подчеркивали темные болезненные круги под глазами, оттенявшие белизну и яркость его белков.
— Кто-нибудь имел на него зуб? — спросил Уиллис.
— Нет.
— Ты уверен в этом?
— Ага.
— Кто поставлял ему снежок?
Пайн не ответил.
— Я задал тебе вопрос. Ты знаешь, кто был его толкачом?
— Нет.
— Врешь, — сказал Уиллис. — Он скорее всего брал зелье у того же, у кого берешь его ты. Пайн снова промолчал.
— Ну, ладно, — сказал Уиллис, — можешь покрывать своего толкача. Нет, я просто этого понять не могу — вы же несете ему последние гроши. Ну и валяйте себе на здоровье. Пусть наживаются. Но вы еще стоите за него горой, чтобы он мог себе спокойно и впредь вытягивать из вас все соки. Я спрашиваю тебя, идиот, кто у него толкач?
Пайн продолжал хранить молчание.
— Ну, ладно. Должен был ему Ла-Скала какие-нибудь деньги?
— Нет.
— Ты уверен в этом?
— Вы же — полицейский, — сказал Пайн. — Вам и так все хорошо известно — и как наживаются толкачи, и все такое прочее, правда? В таком случае вам наверняка должно быть известно и то, что работают они только под наличные. Нет. Тони ничего не должен был своему контакту.
— А как ты сам думаешь, кто мог его убить?
— Не имею ни малейшего представления.
— Ты сейчас сильно под кайфом?
— Нет, чуть-чуть, ничего особенного, — ответил Пайн.
— Когда кольнулся в последний раз?
— Примерно — час назад.
— Так кто же тебе поставляет снежок, а, Пайн?
— Да бросьте вы! Вы же сами должны понимать, — сказал Пайн. — Кому могло понадобиться вдруг убивать такого парня, как Тони, ну, кому? Его толкачу, да? Но это же и вовсе глупо, так ведь? Никто же не убивает своего клиента, зачем?
— А сильно успел втянуться Тони?
— Он давно уже был втянут с головой, если не больше.
— И сколько он тратил каждый день?
— Долларов двадцать пять-тридцать, а может — и больше. Не знаю. Но сколько бы он там ни тратил, его толкачу не было никакого смысла убивать его. Ну посудите сами, зачем ему это? — Пайн горько улыбнулся. — Толкачи просто надышаться не могут на нас, на хроников, неужто вам это до сих пор не понятно?
— Ну, ладно, пусть они вас любят всей душой, — сухо согласился Уиллис. — Ну и целуйтесь с ними. Хорошо, а теперь расскажи мне все, что ты знаешь о Ла-Скала. Сколько ему лет?
— Он примерно моего возраста — года двадцать три, двадцать четыре.
— Женат? Холост?
— Холост.
— Родители живы?
— Думаю, что живы. Но живут они не здесь.
— А где?
— На западном побережье, кажется. Мне помнится, что — отец его связан с кино.
— Как это понять — связан с кино? Что, отец Ла-Скалы — кинозвезда?
— Вот-вот, звезда, точно такая же как и мой отец, — сказал Пайн. — Ведь мой папаша — сам Кэри Грант, вы что — до сих пор этого не знали?
— Ладно, не умничай тут, — сказал Уиллис. — Так кто же его отец, чем он занимается?
— Работает там кем-то в съемочной группе. Таскает аппаратуру, стоит на подхвате. Куда пошлют.
— Он уже знает о смерти своего сына?
— Сомневаюсь. |