Да для меня это было бы без разницы. Если вы снимаете комнату, то комната — ваша.
— А вы говорили ей это?
— Ну, просто я дал ей понять, что это так. Она сказала, что нужна комната и обязательно солнечная. Как я тогда понял, солнечная сторона была для нее главным. Но вообще, когда кто-то приходит ко мне и говорит, что ему нужна тихая и спокойная комната, я понимаю, что люди не хотят, чтобы им кто-то мешал. Потому я и сказал ей, что здесь никто не будет ее беспокоить. И уж в любом случае я этого делать не стану. — Старик немного помолчал. — Понимаете, мистер О’Брайен, я говорю с вами как мужчина с мужчиной.
— И я очень ценю это.
— У меня здесь не какой-нибудь бордель, не подумайте чего-нибудь худого, но я стараюсь не особенно придираться к людям, не совать нос в чужие дела. Человеку иногда бывает нужно уединение, а уединение — весьма редкая вещь в нашем городе. Я, например, понимаю это так — каждый человек имеет право на собственную комнату, где он мог бы отгородиться от всего мира.
— И у вас тогда создалось впечатление, что Эйлин Гленнон намеревается это сделать?
— Да, парень, именно такое у меня создалось тогда впечатление.
— Но она не упоминала при этом о ком-нибудь другом?
— А кого же ей было упоминать тогда?
— Она расписалась у вас в книге в том, что она сняла комнату?
— Такого у меня в правилах нет. Она уплатила за комнату за неделю вперед, а я дал ей расписку. Больше ей ничего и не нужно было делать. Гарри О’Лафлин — человек честный, и он всегда держит свое слово.
— Но она так и не пришла к вам потом?
— Нет.
— Прошу вас, попытайтесь припомнить, а в субботу не приходил ли кто-нибудь справиться о ней?
— Нет.
— А, может быть, вы заметили здесь где-нибудь поблизости девушку лет шестнадцати?
— Нет.
— Ну, которая вроде бы поджидала кого-то?
— Нет, не видел.
О’Брайен тяжело вздохнул.
— Ничего не понимаю, — сказал О’Лафлин.
— Я полагаю, что вы сдали комнату женщине, которую звали Клер Таунсенд, — сказал О’Брайен. — Я не знаю, зачем ей понадобилось воспользоваться именем Эйлин Гленнон, но я подозреваю, что комнату она снимала именно для этой девчонки. Но почему она это сделала, я не знаю.
— Ну, хорошо, предположим, что она и в самом деле снимала комнату для кого-то другого… Только давайте говорить начистоту… Значит, комнату снимала девушка по имени Клер Таунсенд?
— Да, я думаю, что это именно так.
— И вы говорите, что она воспользовалась именем Эйлин Гленнон именно потому, что комнату она снимала не для себя, а для нее, так?
— Да, я думаю, что это так. Все указывает на это.
— В таком случае, почему же Эйлин Гленнон не пришла сюда в субботу? Понимаете, если эта комната была снята для нее…
— Вот я и думал, мистер О’Лафлин, что она все-таки приходила сюда. Она, наверное, пришла сюда и дожидалась Клер, чтобы та взяла ключ и провела ее сюда. Но Клер здесь не появилась.
— А почему не появилась? Если уж она не пожалела ни времени, ни денег, чтобы снять для нее эту комнату, то…
— Потому что Клер Таунсенд убили в пятницу вечером.
— О! — сказал О’Лафлин, взял свой стакан и залпом осушил его. Он тут же налил себе новую порцию, потом потянулся бутылкой к стакану О’Брайена. — Еще немножко?
— Нет, нет, спасибо, — сказал О’Брайен, накрывая стакан рукой. |