— Чем же она убивает — ядом?

— Неизвестно. Только рой заметен, отдельные же его особи микроскопичны, невидимы. Они свободно проникают сквозь одежду и кожу — миллионы, может быть, миллиарды микроскопических убийц. Они съедают не только кожу до последней клеточки, даже ногти и роговицу глаз. Окутает такой рой человека — и конец! Остается труп в одежде, но без единого миллиметра кожи, кусок красного мяса, как рисуют в учебниках анатомии.

— Раз есть меч, есть и щит, — сказал Белов.

— Щита нет. Француз Дюбонне, партизанский доктор, ищет его уже второй месяц, и все бесплодно. Снаряды и пули бессмысленны, выкуривание не достигает цели, даже ураганные тропические ливни не могут прибить или развеять мошкару.

— А ядохимикаты?

— Пробовали. С тем же результатом. Кстати, заметьте: каждая проба смертельна. От мошкары нет защиты. Все прибрежные деревни покинуты, ни один охотник не появляется в пределах этого леса. Кажется, Дюбонне за последнюю неделю что-то придумал, но, что именно, мне неизвестно. Эрнандо, наш летчик, знает, но молчит. Спросите.

Но спросить Эрнандо Белов не рискнул. Тот оказался в меру любезным, но отнюдь не словоохотливым собеседником, лаконичным в ответах и избегавшим вопросов. Он деловито пояснил Белову, что путешествие будет опасным, что лететь придется в облаках, чтобы избежать неприятных встреч в воздухе, что такая встреча все же возможна и тогда неизвестно, чем это кончится. Если Белов боится, он может доверить багаж летчику и вместе с Иржиком вернуться обратно. Белов ответил довольно резко, что его душевное состояние никого не касается, а дело пилота доставить пассажира и груз до места назначения. Эрнандо молча кивнул и пошел к машине. В маленькой кабине самолета, куда с трудом втиснулись ящики московского фармзавода, Белов заметил и велосипед, закрепленный в бамбуковой стойке.

— Зачем он вам? — спросил он у пилота.

— Пригодится, — нехотя ответил тот, — всякое может случиться.

После этого Белов уже ни о чем не расспрашивал. Он молча занял кресло второго пилота, молча оглядел доску с приборами, пулемет для кругового обстрела и так же молча занялся обзором окрестностей, видных с высоты самолета. Сначала они летели над лесом, без просветов, верхушки которого походили на «зеленое море тайги» из знакомой песни, потом «море» превратилось в рыбацкую сеть или дырявое решето, лес поредел и оголился, как подмосковная роща глубокой осенью.

— Напалм? — спросил Белов у Эрнандо.

— Нет, — пояснил тот, — напалм выжигает всё до корней. Просто особый газ. Выгорает только листва.

Тут самолет круто взмыл вверх, уходя в облака. Но поздно. Их заметили. Правительственный истребитель молниеносно нагнал их и, срезав угол, полоснул короткой пулеметной очередью.

Белов скорее догадался об этом, нежели услышал. Только слабый треск пробитого пулями органического стекла да три дырочки в «фонаре» пилотской кабины прямо над головой Белова — и всё. Куда ударили эти ворвавшиеся в кабину пули? Что поразили остальные пули вражеской очереди? Что последует дальше? Ничего не последовало. По-прежнему ревел мотор самолета в облачной гуще, и с тем же каменным лицом Эрнандо следил за приборами. Прошла минута, другая, третья. Истребитель не возвращался. Или закапризничало что-то в машине, или были истрачены все патроны. Может быть, это была его последняя пулеметная очередь перед возвращением на базу?

Самолет вдруг начало резко заносить вправо. Белов увидел, как судорожно напряглась спина летчика, пытавшегося выровнять машину. Это ему удалось. Белов беспокойно взглянул на него, но вопроса не задал. Эрнандо заговорил сам, сквозь зубы, не смотря на своего пассажира.

— Слушайте внимательно.