Изменить размер шрифта - +
Но самое примечательное то, как она его сжимает: левой рукой, отчаянно, до побелевших костяшек.

Я поднимаю и возвращаю сумочку, и старушка, вспыхнув, кладет ее поверх шкатулки.

– Спасибо, – говорит, протягивая руку. – Кстати, я Арлин.

Ее кривые пальцы, опутанные паутиной выпуклых вен и ржавых колец, торчат во все стороны. Неудивительно, что рукопожатие оказывается слабым, удивительно – что довольно приятным.

– Я Мим.

Все той же свободной от шкатулки рукой старушка поправляет покосившийся пчелиный улей на голове.

– Какое любопытное имя. Мим. Под стать обуткам.

Я вежливо улыбаюсь:

– На самом деле это акроним.

– Что?

– Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун. Мим – всего лишь аббревиатура, но в детстве мне казалось, что это самое настоящее имя, и по смыслу больше подходит.

– Как умно.

– Мэри – имя моей бабушки.

– Очень милое.

– Наверное, – пожимаю я плечами. – Просто оно не…

– Не катит к кроссовкам? – заканчивает Арлин, толкая меня в бок.

Она умеет удивлять: обувь на липучках, манера выражаться, «манифик» и «моднявость». Интересно, осталась бы она столь же любезной, вывали я на нее все – вплоть до «последних новостей»? Я ведь могу. Эти ярко-голубые глаза так и умоляют, напрашиваются.

– И кто у тебя в Кливленде? – Арлин кивает на мой рюкзак.

Из бокового кармана торчит угол конверта, обратный адрес виден отчетливо.

 

А/я 449

Кливленд, Огайо, 44103»

 

– Никого. В смысле… дядя.

– Да? – Арлин приподнимает брови. – Хм-м…

– Что?

– Ну, по-моему, Ив – довольно занятное имя для мужчины.

Будто священник на исповеди, Арлин не отвечает на мой взгляд. Она складывает руки на коленях поверх сумки и, уставившись перед собой, ждет, когда я скажу правду. Мы только встретились, но время не имеет значения, когда речь заходит о родственных душах.

Отвернувшись, я смотрю, как густой лес за окном размывается, и тысяча деревьев становится одним.

– Мои родители развелись три месяца назад, – громко говорю я, чтобы Арлин услышала за шумом мотора. – Папа нашел себе другую «У Дэнни».

– В закусочной?

– Дурость, да? Нормальные люди находят там только завтрак.

Арлин над моей шуткой не смеется, что роднит нас еще больше. Некоторые шутки и не должны быть смешными.

– Шесть недель назад состоялась свадьба. Теперь они женаты. – От сказанного грудь сдавливает. Я впервые произнесла это вслух. – Ив – моя мама. Она живет в Кливленде.

Я чувствую руку Арлин на плече и боюсь того, что за этим последует. Напичканный ярлыками монолог. Ободряющая проповедь, просьбы оставаться сильной пред лицом крушения американской семьи. Как по учебнику. Взрослые просто не в силах удержаться от Мудрых Речей.

– Он хороший человек? – спрашивает Арлин, будто и не читавшая тот учебник.

– Кто?

– Твой отец, милая.

Теперь за окном целый океан деревьев, и я вижу все словно в замедленной съемке: каждый ствол (якорь), каждую верхушку (накатывающую волну), тысячи изогнутых ветвей, листьев, острых сосновых иголок. Мое прозрачное отражение в стекле напоминает призрак. Я часть этого древесного моря, этого смазанного пейзажа.

– Все мои острые углы, – шепчу.

Арлин что-то говорит, но приглушенно, будто из соседней комнаты.

Быстрый переход