—    На Москву приезжать позволишь ли?

—    Коль будет меж нами мир... Мне твои советы всегда будут надобны,— Иван помолчал, глядя в глаза девушке, потом доба¬вил:— Мне без тебя плохо будет. Поговорить по душам не с кем. Мать и по крови мне чужая, и по замыслам. Мнит себя государыней премудрой, а вся ее премудрость состоит в том, чтобы княжество в битвы ввергать. Жадность ее неумерна, готова весь люд москов¬ский на поле брани положить, лишь бы еще один кусок от кого- нибудь оттяпать. А разве в том истинное призвание государя сос¬тоит? Свои владения ширить, богатство множить потребно своим трудом, умом, рассчетливостью, а не войнами. Ты посмотри на де¬той, прадедов моих. От войны токмо несли они убытки в людях, и добре, а княжество великое составили не мечом, а умом. Мария Борисовна, царство ей небесное, опорой мне не была, на домашнее веденье ума не хватало. Князь Иоанн, меньшой, еще молод, здоро¬вьем хил. Один я остался. Ах Ази, Ази. Была бы ты единой веры

со мной. Мне бы иной жены не искать.

—    Веру сменить можно. А тебе наследник нужен. Будь у нас є тобой сын — его еще в зыбке задушат, потому как двести лет ненависть ко всему ордынскому в народе зреет.

— Вот о том я и говорю. Пора эту ненависть гасить. Мыслимо л в дело —два великих народа силы свои необозримые на войну ірагят, изничтожают людей своих, добро, трудами нажитое. Жить Гн.і в мире—сколько пользы сделать было можно. Места всем хва- ПІ і Отец мой, дай бог ему царство небесное, царевича Касима при¬метил, Городец Мещерский в удел ему дал. И стоит теперь на ре¬ме Оке посреди Руси царство татарское, и никому оттого ничего кроме пользы не происходит. А разве плохо бы с Казанью по-со- Г*' 1« к и жить? Да если бы ханы на рубежи наши не ходили, разве И,,, Ах, да что говорить! Торговали бы мы тихо, мирно, богатели бы, риродп красивые строили.

Понимаю тебя, друг мой, верное дело ты замыслил. Оно по¬женю и для твоего народа, и для моего. Потому я рядом с тобой (Мню и стоять буду. С этой мыслью и в Казань еду. Удачи мне по¬мп і пі, Ази встала, подошла к Ивану. Князь тоже поднялся, об¬пил ее, прижался к горячей девичьей щеке...

...Сборы были недолги. Увез ханский оват царевну Нурсалтан в Казань, а через неделю созвал Иван Васильевич свой военный Совет.

—      Собрались мы нонче, князья, бояре и воеводы,— начал го¬ворить великий князь,— по большому и важному делу. Прислали некие казанские татаре к царевичу Касиму гонца и просят они его на Казанское царство. Ныне во дворе хана Ибрагима произошло великое неустройство: сын Алихан пошел супротив отца, одни хо¬тят ханом его’ другие Ибрагима, а третьи ни того, ни другого. Они хотят Касима. И просят для того послать на Казань рать, и я на это вашего совета хочу просить. Делать ли нам сей поход, а если делать, то какою силою?

—      Как это, делать ли? Конечно делать!—воскликнула Мар¬фа,— В кои веки дал нам бог такую удачу, казанцы сами нашего доброхота на трон просят, а мы будем судить да рядить — делать ли? Надобно навалиться на Казань всею силою пешею и судовою, Ибрагим-хана вытурить, Алегамке — соску в рот и поставить ханом Касимку. Только я тебе, Касимка, не верю. Как поставим мы тебя над Казанью — ты нашему делу радеть будешь ли?

—      Мине такой слува слушать обитно,— скороговоркой выпалил Касим, вытирая ладонью потную бритую голову.— Я твоему мужу служил вирно, сыну твоему служу вирно...

—      Ты, Касим, не обижайся. Я все это знаю, но спросить все од¬но должна.

—      Позволь мне сказать, великий князь,— Данило Холмский поднялся, поправил пояс на кафтане, погладил бороду.