В Красноярске Иннокентий окончил среднюю школу, в которой играл в драмкружке, после чего некоторое время учился в школе киномехаников.

В 1943 его призвали на службу. Сперва Иннокентий угодил в Киевское военно-пехотное училище, но надолго там не задержался. Полуголодное существование толкало курсантов на разные хитрости и уловки, в том числе и на сбор картошки, оставшейся на полях после уборки. Занятие это было весьма рискованным — считалось кражей государственной собственности и каралось по всей строгости советских законов. То, что картошка эта осталась гнить на поле после уборки урожая, никого не волновало. Советская власть занимала в подобных вопросах позицию пресловутой собаки, сидящей на сене.

Курсанту Смоктуновичу не повезло — его застукали за сбором картошки, да еще в учебное время. Приговор был ясен — на фронт! Рядовым!

Иннокентий угодил в самое пекло — на Курскую дугу. Но судьба хранила его — за два года войны он ни разу не был ранен, хотя все время служил на передовой. А вот в плену побывать пришлось, правда, недолго. «Мне посчастливилось бежать, когда нас гнали в лагерь. Был и другой выход — желающим предлагали службу в РОА… Но меня он не устроил. Меня, восемнадцатилетнего измученного мальчишку, вел инстинкт самосохранения. Я выведывал у крестьян, где побольше лесов и болот, где меньше шоссейных дорог, и шел туда. Фашистам там нечего было делать, в отличие от партизан. Так добрел до поселка Дмитровка… Постучался в ближайшую дверь, и мне открыли. Я сделал шаг, попытался что-то сказать и впал в полузабытье. Меня подняли, отнесли на кровать, накормили, вымыли в бане. Меня мыли несколько девушек — и уж как они хохотали! А я живой скелет, с присохшим к позвоночнику животом, торчащими ребрами», — напишет после войны Смоктуновский. И еще напишет: «Это был март сорок пятого года. Два года чудовищной, изнурительной, изматывающей фронтовой жизни не смогли убить невероятного желания жить, радости весны, близкой победы… Должно быть, организм втянулся и привык, найдя вполне возможным жить и развиваться в окопах, в боях, в походах, сжиматься несколько, из окружения выходя, и радоваться любой минуте отдыха, и, спать, ложась в окоп, благодарить судьбу за трудный день, что завершился жизнью и доброй темной ночью».

Иннокентий закончит войну недалеко от Берлина. Ему повезло — остался жив. А вот отец Иннокентия с войны не вернулся.

Недолгое пребывание в плену наложило несмываемый отпечаток — позорное клеймо военнопленного. То, что человек бежал из плена и продолжил защищать Родину, никого не волновало. Был в плену? Получай поражение в правах или и того хуже — лагерный срок!

Иннокентию снова повезло — его не посадили. Правда, согласно «Положению о паспортном режиме», ему, как бывшему в плену, запретили жить в тридцати девяти крупных городах Советского Союза. Даже в родной Красноярск пустили только потому, что Иннокентий был родом оттуда.

Иннокентий ехал домой с намерением поступить в лесотехнический институт, а по приезде принял другое решение и поступил в театральную студию при Красноярском драматическом театре имени А. С. Пушкина.

Долго проучиться не удалось — выгнали за драку.

На счастье, как раз в это время в Красноярске находился директор Норильского Заполярного (!) театра драмы имени Вл. Маяковского Дучман — набирал труппу. Иннокентий выразил желание вступить в нее и переехал в Норильск.

О Москве, или, например — Ленинграде, он тогда и мечтать не мог, с его запретом-то.

Кстати говоря, Смоктуновского чуть было не выжили и из заполярного театра, спасибо, тот же Дучман отстоял. Он же и посоветовал Иннокентию сменить фамилию:

— Что это у тебя за фамилия такая — Смоктунович? Ты что, еврей? Возьми другую, а то тебя, чего доброго, и впрямь на Северный полюс загонят.