— Что это у тебя за фамилия такая — Смоктунович? Ты что, еврей? Возьми другую, а то тебя, чего доброго, и впрямь на Северный полюс загонят.

Иннокентий фамилию менять не захотел, а окончание сменил. Стал Смоктуновским.

Норильский Заполярный театр драмы имени Вл. Маяковского оказался для Иннокентия превосходной профессиональной школой, ведь в труппе театра работало множество талантливых актеров, бывших заключенных ГУЛАГа.

В Норильске Смоктуновский прожил четыре года — с 1946 по 1951 год, но суровый климат Заполярья окажется неблагоприятным для его здоровья, и актеру пришлось переехать на юг — в Махачкалу. Один сезон Иннокентий Михайлович прослужил в Дагестанском Русском драматическом театре.

Там-то и настигнет его соблазн. Соблазн Москвой.

«Жизнь актера периферийного театра меня вполне устраивала. Единственно, что хотелось — и это ощущение было ясным — объездить как можно больше городов, театров, и чем отдаленнее, экзотичнее и неведомее уголки нашей огромной страны — тем лучше.

Именно это желание в свое время побудило меня поехать в Норильск, затем в Махачкалу и неотступно призывало махнуть на Южный Сахалин. Скорее всего, оно бы так и было, не окажись у нас на спектакле брата и сестры — Леонида и Риммы Марковых, актеров Московского театра Ленинского комсомола. Они приехали в отпуск к родителям в Махачкалу, и профессия потянула их вечером в театр. Такие зрители для наших будней редкость невероятная, и, что говорить, мы были взволнованы, но каково же было мое удивление, когда я увидел значительно большую взволнованность этих двух красивых, стройных молодых людей, зашедших после спектакля к нам за кулисы. Не стесняясь этой своей взволнованности, они, мягко и мило перебивая и дополняя друг друга, растревожили меня уверениями, что все то, что я делаю на сцене, интересно и что мне непременно нужно работать в Москве по той простой причине, что моя манера (оказывается, у меня есть своя манера) существовать и действовать на сцене своеобразна, неожиданна, а что самое главное — современна… В конце концов они заявили, что по возвращении в Москву непременно будут говорить обо мне со своим главным режиссером, Софьей Владимировной Гиацинтовой».

Добавил масла в огонь, разгорающийся в душе Смоктуновского, и Андрей Александрович Гончаров, режиссер Московского драматического театра, проводящий отпуск в Махачкале. Вот что писал Смоктуновский:

«— Вы на удивление живой артист, Кеша…

Всех этих славных признаний за последние дни было бы с излишком и для сильного человека на суше, но здесь… в открытом море… Я уже было начал свое большое погружение, и только его вторая фраза: „Где вы учились?.. Что кончили?..“ — заставила меня всплыть.

— По актерскому ничего… ничего… не кончал…

— Ах, вот откуда эта самобытность… Ну что ж, бывает и так. Нужно работать в хороших театрах, где-нибудь в центре. Поезжайте в Москву… Легко, вероятно, не будет — манны не ждите. Но Москва — жизнь, ритм, споры, возможности, борьба — прекрасно, Кеша. Такое количество театров, да хотите, приезжайте в наш — пока молоды, надо. Поиск, творчество — прекрасно».

Правда вот, когда Смоктуновский придет к Гончарову в Москве и попросит принять его в труппу, то неожиданно услышит в ответ:

— Ах, вот куда завела вас ваша… самобытность… Ну что ж, бывает… Работать можно в любом театре, если работать, разумеется… а здесь переизбыток прекрасных актеров… поезжайте куда-нибудь в среднюю полосу России — замечательные театры, насущный спрос на современного актера… в Россию, конечно, в Россию, — легко, вероятно, не будет… манны не ждите, но — ритмы, спор, творчество, поиск, перспективы… пять-шесть премьер в год, вдумайтесь только — прекрасно… возможности, каких просто не сыскать здесь… прекрасно…

Из Махачкалы Смоктуновский перешел в Сталинградский театр имени Горького.