|
12 мая, суббота, утро. Резо Габуния было почти семьдесят лет, из которых около тридцати он прожил внутри периметров, окружающих исправительно-трудовые учреждения и отделяющие их от нормального мира. Старый законник, настоящий, не скороспелый «апельсин», коронованный еще в конце семидесятых годов во Владимирском централе, почти не бывал в последние годы на воле. Когда в Москве восходили и закатывались звезды его земляков, всевозможных Шакро, «Старших» и «Младших», Квежо, Бурко, и прочих, постепенно отстреливаемых местными и своими группировками, Мегрел правил в тюрьме. И сейчас он правил железной рукой областями, охватывающими Горький-16 в направлении к Нижнему Новгороду. В его распоряжении была почти тысяча человек, неплохо вооружившихся, разделенных на двадцать «бригад». Кроме того, справа от него раскинулась небольшая территория так называемого «Джамаата», который возглавил некто Маирбек Цацаев, мотавший пожизненное за целый набор зверств во время Чеченской войны. Вокруг него собралось около четырехсот зеков-мусульман из разных зон, тон среди которых задавали примерно полторы сотни чеченцев, повально бывших боевиков, за что срока и получивших. Подпираемые с юга группировкой красноярского авторитета Шкабары, насчитывающей чуть не две тысячи человек, мусульмане, среди которых преобладали все те же кавказцы, предпочли примкнуть к Мегрелу в качестве союзников, немало того усилив. Цацаев же принял на себя обязанности, которые проще всего описать как «Начальник оперативного управления Генерального Штаба», потому что и в первую, и вторую чеченские войны он проявил немалый талант в организации боевых действий, что признавали за ним и федералы. И сейчас два командующих, Мегрел с Цацаевым, принимали в селе Рыбаково Анатолия Еременко, прибывшего требовать от них помощи. Колонна из десятка БПМ, шести «Водников» и добрых двух десятков грузовиков вошла в село рано утром, перебудив всех спящих ревом дизелей. Разбудили они и Мегрела, к старости страдавшего бессонницей, и заснувшего лишь под утро, чем хорошего настроения ему не прибавили. Он принял их в здании местной школы, второй этаж которой он отвел под апартаменты себе и присным, включая четырех наложниц, и которые сейчас активно перестраивали работяги из местных, а на первом этаже у него разместился штаб. Ну а в штабе был большой стол, за которым можно совещаться, или принять гостей, и который можно накрыть. Накрывал столы Мегрел по-грузински широко, но сейчас же там стояли лишь чайные чашки и вазочка с печеньем – явный признак того, что визитерам здесь задержаться не предлагают. Справа от Мегрела сидел среднего роста бородатый кавказец с рыжеватой бородой, серыми глазами, в круглой черной шапочке, камуфляжных штанах и кожаной крутке. На коленях у него лежал АКМ с подствольником и спаренным магазином. Это и был Цацаев. Смотрел он на вошедших мрачно, и было видно, что они ему категорически не нравятся. Впрочем, пришедший вместе с Еременко здоровенный рыжий Циммерман своего отношения к бывшему боевику тоже особенно не скрывал, поглядывая мрачно и как бы прикидывая, как того лучше ухватить, чтобы сразу шею сломать. Еременко обратился с речью к Мегрелу, старательно не глядя в сторону сбивавшего его с мысли пристальным взглядом Цацаева. Суть речи свелась к тому, что он, Еременко, надеется, что, руководствуясь чувством благодарности за свое освобождение и вооружение, а также пылая праведным гневом за загубленных коллег из других группировок, присутствующие здесь авторитеты бросят все наличные силы на поиск и перехват некоего отряда, двигающегося по их же территории в сторону «Шешнашки». А так же он предлагает немедленно разрушить железную дорогу в направлении Нижнего Новгорода, по которой ушли на поезде жители деревни, напавшей на людей из группировки некоего Лешего. После того, как Еременко высказался, а Циммерман не проявил желания произнести хоть слово, Мегрел помолчал, затем подозвал по-грузински молодого чернявого парня, скромно сидевшего в уголке на стуле. |
