Первым из салона через боковую сдвижную дверь выбрался некто крепкого телосложения; на нем темная ветровка, капюшон надвинут на голову. Развернувшись всем туловищем, по-волчьи, субъект посмотрел налево — вдоль моста, соединенного нижним дальним пролетом с центральной частью города.

Ни машин, ни пешеходов, пусто.

Поглядел направо, в ту сторону, откуда они въехали на Itchen Bridge. Автоматический шлагбаум — проезд для транспорта на мост платный — закрыт. Можно быть уверенным и в том, что на информационном табло минуту или две назад появилась соответствующая надпись: «ПРОЕЗД ВРЕМЕННО ЗАКРЫТ».

В устье реки Итчен, примерно в миле от моста, работает земснаряд. К нему прильнула самоходная баржа: если не чистить регулярно фарватер от наносов, от вязкого ила и песка, река очень быстро перестанет быть судоходной. Но вряд ли оператора землечерпалки интересует то, что происходит в данную секунду на мосту — у каждого свой бизнес…

— Выводим, — сказал субъект в ветровке. — На «южную» сторону.

Двое, смахивающие в своих одеяниях на монахов, придерживая с двух сторон за локти, повели третьего к перилам моста. Кстати, этот третий — я.

Меня бьет крупная дрожь. Не припомню даже, чтобы хоть когда-нибудь прежде так основательно колбасило. Я слышу, как лязгают мои зубы; каждый вдох сопровождается судорожными спазмами и всхлипами — как будто я вдруг разучился нормально дышать. От холода ли, от нервного ли перенапряжения, от дурных ли предчувствий так капитально прихватило — этого не знаю. Скорее, от всего вместе взятого.

Сегодня — первое сентября. Примерно через три часа, с учётом разницы во времени, моя дочь, — находящаяся далеко отсюда — примерив новый комплект формы, с наплечным рюкзачком, набитым новыми учебниками и тетрадями, отправится в расположенную неподалеку от нашей девятиэтажки гимназию. На торжественном мероприятии по случаю начала нового учебного года наверняка будут присутствовать ее дедушка и бабушка, соответственно, мои тесть и тёща. Когда я думаю о дочери, о том, что ей на днях исполнится четырнадцать, — лишь четырнадцать — что она еще ребенок, — хотя рассудительна и самостоятельна не по годам — у меня перехватывает дыхание.

Наша компания — двое «самаритян» и я посередине — перебралась с проезжей части на выложенную плиткой пешеходную дорожку. Остановились у бортика ограждения, тянущегося вдоль моста Оно, надо сказать, относительно невысокое. Точно не укажу, сколько в сантиметрах или в дюймах, как-то не додумался захватить с собой рулетку. Рост у меня хорошо за сто восемьдесят; так вот, перила ограждения находятся на уровне моего солнечного сплетения.

— Сейчас вы положите руки на перила, — сказал тот, что цепко держал меня за левое предплечье. — Вы слышите, Arthur?

— Да.

— Медленно, без резких движений! — скомандовал второй «самаритянин». — Руки на перила — ладонями вниз.

В узкие, поставленные стоймя серо-коричневые бетонные блоки вмурованы короткие штыри; к ним прикреплены — сплошной лентой вдоль выложенной плиткой пешеходной дорожки — деревянные перила, на которых сейчас лежат мои нервно подрагивающие ладони. От перил веет холодом; ощущение такое, что кожа касается стенки морозильной камеры. С моего правого запястья отщелкнули браслет, но отметил это обстоятельство только задним числом, когда рука уже была свободна.

Одет я в то, в чём меня взяли: светлые свободные брюки, добротные «шузы» цвета кофе с молоком, синяя в светлую полоску сорочка с закатанными рукавами.