Мать с дочерью переглянулись, и Пегги проговорила:

— Мы могли бы пойти к Магги. Она нас примет. Ну, а Руфи… Руфи может найти себе где-нибудь работу.

— Верно, верно, я найду себе работу. — Руфи закивала отцу, не понимая еще, что заставило мать впасть в такую панику.

— Тогда ладно, если так, что будет с младшей?

— Мисс Милли? — Пегги скривила лицо и сказала: — А что мисс Милли? Агнес заберет ее с собой.

— Что! — Он рассмеялся странным надрывным смехом. — Этот тип использовал ее, только чтобы подъехать к той, другой. — Казалось, он не мог больше упоминать Агнес по имени. — Вы думаете, он согласится терпеть ее? Ни за что. Что бы там ни было, она всегда была с нами, мы ее вырастили, и я всегда найду работу, теперь принимают и хромых, и слепых. — Он громко сглотнул слюну. — Самое лучшее, это сходить за ней, привести ее сюда и спросить, с кем она хочет жить.

— Нет, не получится. — Руфи покачала головой. — Нет, папа, у нее вот-вот начнется ее состояние. И мисс Агнес дала ей днем капли. Она… она немного не в себе.

— Пойди и приведи ее сюда. — На этот раз тон его прозвучал по-другому, и обе женщины переглянулись, Пегги еле заметно сделала знак головой, Руфи вышла из кухни. Не прошло много времени, как она снова ворвалась в кухню.

— Ее нет! Ее нет! Наверное, выбралась через окно.

— Упала? — почти закричала Пегги, и Руфи успокоила ее:

— Нет, наверное, спустилась вниз. Я выглянула из окна, и там никто не лежал.

— Ах, ты, боже мой! Только этого нам и не хватало. Она снова пустилась бродить. Это все собака. Она убежала, и мисс Милли бегает за ней по лесу.

Они выбежали в людскую, Пегги с Руфи сдернули с крючков свои пальто, набросили их на себя и выскочили во двор. Пегги скомандовала:

— Руфи, берешь на себя розарий, а я бегу к сторожке. Папа отправится к озеру.

Но на этот раз Дейв Уотерз не побежал, как всегда, по аллее, потом через огород, мимо парников и оттуда в лес. Вместо этого он не двинулся с места, пока не увидел, что жена с дочерью уже не видны. Теперь для него дорога была открыта. В кладовке при конюшне стояли четыре банки керосина, и он вынес оттуда две, оттащил их на кухню и поставил на стол. Две другие он бегом протащил через кухню, потом через холл и по лестнице наверх, там по коридору и, наконец, поставил одну на пол, а другую открыл.

Начав с конца коридора, он ударом ноги пооткрывал двери во все комнаты и начал повсюду поливать керосином. В комнате Милли он облил кровать. Когда первая банка опорожнилась, он зигзагом прошелся по галере, плеская на висевшие на высоких окнах занавески и брызгая на балюстраду, а когда опустела и эта, он сбежал по лестнице на кухню и забрал оставшиеся две банки.

В гостиной он постарался не обойти ничего, облил все: и занавески, и мебель. Столовую он пожалел, а вот в библиотеке широким взмахом облил все книжные полки. Покончив с этим, он побежал на кухню, выхватил из ведра с щепками для растопки несколько штук, сунул в огонь и, когда они загорелись, помчался назад, через коридор, в холл, потом в гостиную, проскочил гостиную и вбежал в библиотеку. Здесь он бросил первую щепку. Пробегая назад через гостиную, он швырнул одну к нижнему краю занавесок, а другую на волосяной ковер у камина. Вернувшись через холл в столовую, он открыл дверь в прихожую и в последний раз взглянул на лестницу. В воздухе уже запахло дымом, он вдохнул этот запах и кинул оставшиеся щепки к основанию лестницы… Целую минуту он стоял, наблюдая за тем, как разгорается огонь, потому что, несмотря на то что сама лестница заполыхала, покрывавший ее ковер никак не загорался, не загорался и столб, подпиравший лестницу, и тогда он хорошенько полил керосином и их.