Играл Майкл Джексон finalized by FJ Lee — седая старина, наложенная на китайский data-психоз. И вот тут мне становится тяжело описывать, потому что магию, как вы знаете, сложно преобразовывать в слова.
Короче, представьте: темнота, сполохи стробоскопов и digital fires, музыка, которая проникает под кожу. Как раз то самое время суток, когда ничего не нужно, чтобы быть здесь и сейчас, кайф как он есть, наполненность и осмысленность бытия. Просветление. Где-то между полночью и двумя часами утра всегда есть такой краткий миг, когда появляется ощущение, что все вокруг — братья и сестры, что ты — не одинокая, отринутая всей Вселенной монада (как оно и есть на самом деле), но очень нужное кому-то живое существо.
И вот в момент этого сенсуального затмения рядом нарисовалась такая прыткая сучечка: длинные ноги, чувственные губы, короткая стрижка, взвинченный блеск глаз. Брюнетка. И — о боже — как она двигалась! Я внезапно почувствовал, будто мы с ней знаем друг друга миллион лет так глубоко, как не способны знать друг друга такие несовершенные создания, как люди, век которых скоротечен, словно жизнь мотылька. Вот теперь мне подумалось: нам было бы достаточно короткого разговора, чтобы иллюзия развеялась. Разговора хотя бы про Бердслея. Или про токийские клубы, в которых дуреха, конечно же, бывала. Но разговора с помощью слов не произошло. Мы говорили телами, взглядами, ритмами. А потом она взяла меня за руку, наклонилась и похотливо выдохнула (причем — на мове!): «Хадзем». Это само по себе интересно, согласитесь. С вами такое бывало? С вами хотя бы однажды кто-то начинал говорить на мове?
Сказала и потянула за руку в уборную. Я тогда думал, что меня ожидает обыденный cold sex — это было бы понятно, прилично и даже респектабельно. В уборную была очередь, мы танцевали какое-то время прямо в очереди — это была обычная пьяная очередь в ночном клубе, где половина людей настолько обдолбана веществами, что в тот момент, когда подходит черед заходить в кабинку, они забывают, зачем стояли.
Так вот, мы танцевали, у меня встал, и я думал только о том, в какой позе ее возьму. Потом мы втиснулись в кабинку — тут все было обставлено с той провинциальной роскошью, которую так любят наши мелкие торговцы, мнящие себя финансовой элитой Поднебесной: огромная раковина размерами почти с ванну, серебряный столик для раскатки кокаиновых дорожек, а унитаза, кстати, не было вообще, по крайней мере, в этой комнате. А были ли там еще помещения, я так и не узнал: владельцы заведения отлично понимали, что в клубный туалет современные люди ходят наваляться и совокупиться, а если кому приспичит, он может выйти из клуба и поссать на улице, как настоящий сельский мачо.
Я начал расстегивать джинсы, но она остановила меня быстрым мягким движением пресыщенной хищницы, обвила меня ногами и достала из лифчика листочек — он был сложен a-la envelope, сверточек размером с ноготь. Посмотрела мне в глаза и спросила шепотом, в самое ухо:
— Полетишь со мной в рай?
Мне стало страшно, потому что я никогда этого не пробовал, а она каким-то образом ощутила это — может быть, возникла все же между нами некая эмоциональная связь… Я бы так сказал: если между незнакомыми людьми в принципе может быть эмоциональная связь, она между нами была. Она, эта безымянная девушка, открыла мне двери в тот мир, который я до сих пор не покинул (потому что мне тут хорошо). Так вот, она почувствовала, что я — novice, и снова спросила, с какой-то непонятной мне нежностью:
— Ты что, в первый раз?
Я молча кивнул.
Она засмеялась:
— Говорят, это к большой удаче, — пропела она, глядя мне в глаза. — Мова это любит — когда ты кого-то вдолбаешь в первый раз. Но тебе она может не вставить. В первый раз многим не вставляет.
Почему она рисковала, разделив со мной дозу? Я не знаю этого до сих пор. |