— Совершенно верно, благодарю,— отозвался артист,— сколько более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренно?

— Важнейший вопрос, сударь,— озабоченно подтвердил Фагот.

Тут в кулисах стали переглядываться и пожимать плечами, Бенгальский стоял красный, как рак, но, как бы отгадав тревогу за кулисами, маг сказал снисходительно:

— Но мы, однако, заболтались, дорогой мой, а публика начинает скучать. Покажи ей что-нибудь… простенькое.

Тут зал облегченно шевельнулся. Пять тысяч глаз сосредоточились на Коровьеве. Тот немедленно выступил к одному концу рампы, кот перебрался к другому. Клетчатый щелкнул пальцами, залихватски крикнул:

— Три, четыре!

Тотчас поймал из воздуха атласную колоду карт, стасовал ее и лентой пустил по воздуху, кот немедленно ее поймал, в свою очередь стасовал, выпустил обратно клетчатому. Атласная лента фыркнула, клетчатый раскрыл рот, как птенец, и всю ее, карта за картой, заглотал. А кот раскланялся с партнером, шаркнув задней лапой. Аплодисмент ударил, как залп.

— Класс! — воскликнули за кулисами, потрясенные ловкостью кота. А Фагот тыкнул пальцем в партер и объявил:

— Колода эта таперича, уважаемые граждане, в седьмом ряду, место 17-е, в боковом кармане, в бумажнике у гражданина Порчевского, между трехрублевкой и повесткой, коей Порчевского вызывают в суд по делу об уплате алиментов гражданке Скобелевой.

В партере зашевелились, стали привставать, и наконец гражданин, которого точно звали Порчевским, весь пунцовый от изумления, извлек из бумажника колоду и стал тыкать ею в воздух, не зная, что с нею делать.

— Пусть она останется у вас на память! — козлиным голосом прокричал Фагот.— Вы не зря говорили вчера, что ваша жизнь в Москве без покера была бы совершенно несносна!

— Стара штука! — раздался голос на галерке.— Это из той же компании!

— Вы полагаете? — заорал Фагот, щурясь на галерку сквозь разбитое стеклышко.— В таком случае, она у вас в кармане!

На галерке произошло движение, послышался радостный голос:

— Тут! Тут! Только… стой! Это червонцы!

Головы повернулись к галерке, туда, где кричали. Там смятенный гражданин обнаружил у себя в кармане пачку, перевязанную банковским способом и с надписью: «Одна тысяча рублей». Соседи навалились на него, а он начал ковырять обложку пальцем, стараясь дознаться, настоящие ли это червонцы или какие-нибудь волшебные.

— Настоящие! Ей-богу, червонцы! — кричали с галерки.

— Сыграйте и со мною в такую колоду! — весело попросил женский голос в ложе.

— Авек плезир, мадам,— отозвался клетчатый,— только почему же с одной вами? Все примут участие! — И скомандовал: — Прошу глядеть в потолок.

Головы поднялись, Фагот рявкнул:

— Пли!

В руке у него оказался пистолет, сверкнуло, бухнул выстрел, и тотчас из-под купола, ныряя между нитями подтянутых трапеций, начали падать в зал белые бумажки. Они вертелись, их разносило в стороны, забивало на галерею, откидывало и в оркестр, и на сцену.

Через несколько секунд бумажный дождь, все густея, достиг кресел, и зрители стали бумажки эти ловить. Сперва веселье, а потом недоумение разлилось во всем театре. Сотни рук поднимались, сквозь бумажки зрители глядели на освещенную сцену и видели самые праведные, самые верные водяные знаки. Запах также не оставлял никаких сомнений: это был единственный в мире, ни с чем по прелести не сравнимый запах свежеотпечатанных денег.

И слово «червонцы, червонцы» загудело по всему театру, послышались вскрикивания «ах… ах!..», кой-кто уж ползал в проходе, некоторые стояли ногами на сиденьях, ловили вертлявые бумажки.