Изменить размер шрифта - +
Теряя терпение и почти сознание, Иероним выкрикнул: «Искусство хорошо компоновать — это не более, чем искусство хорошо разнообразить!» Он хотел этим уколоть профессора, но игла оказалась китайской, лечебной. Иероним в горячке повторил слова какого-то классика и пролил бальзам на заржавелую душу «железного старика» Артамонова. Лонгин получил зачет и вышел в коридор, слегка пошатываясь.

Такая тишина бывает только в огромных, старинных зданиях, где никто никогда не жил. Эту тишину называют иногда высокой или звенящей. Статья в энциклопедии о ней, будь она когда-нибудь написана, гласила бы, что в природе такая тишина не встречается. И вдруг над головой Иеронима скрипнуло перекрытие, потом он ясно различил тяжелую поступь старческих ног и, как показалось ему, стук трости с металлическим наконечником. Кто-то ворчал по-стариковски, иногда кашлял и ныл, словно от боли. Эти звуки постепенно продвигались к лестнице. Куда он двинется дальше? Наверх или вниз? Шаги стали слышнее, с лестницы потянуло сырым сквозняком, пахнуло погребом. Призрак спускался. Иероним, понимая, что ведет себя, как идиот, на всякий случай подошел к дверям аудитории, из которой только что выскочил с таким облегчением и зачетной книжкой в руках. Чем слышнее были приближающиеся шаги, тем выше поднималась его рука к дверной ручке. Когда же возникла последняя пауза, и Иероним понял, что в следующий миг призрак появится в коридоре, ручка дрогнула, и вышли такие же измученные приятели, правда, без зачетов.

— И вы не увидели призрака? — изумилась Аня.

— Нет.

— И больше не слышали его шагов?

— Ни разу.

— А если бы он появился перед вами, — спросила Аня, отдергивая руку от холодных и мокрых перил Дворцового моста, — что бы вы сделали?

— Не знаю, — Иероним ответил не сразу. — Нет, не знаю. А вы, Аня?

— Я бы спросила его, — ответила девушка.

— О чем?

— О разном. О том, бессмертна ли душа?

И если она продолжает жить, то знает ли об этом, сознает ли себя? А вы как думаете?

Иероним не сразу понял, что последний вопрос обращен к нему, а не к призраку.

— Я думаю, Аня, что душа человеческая только на пути к бессмертию. Надо еще очень много сделать, много приложить ума, таланта, чтобы вырваться из мрака, вознестись над пропастью, которая нас ожидает. Вот тогда душа будет бессмертна и осознает это. Здание бессмертия надо строить, как Кокоринову и Деламоту Академию художеств. Христос выполнил гениальный проект, заложил фундамент, выполнил «нулевой» цикл работ. Теперь настала наша работа, работа подрядчиков бессмертия.

— И моя тоже? — спросила Аня, заглядывая Иерониму в глаза под широкими черными полями.

— И моя, и ваша, — ответил он, видя отраженные в ее зрачках огни Дворцовой и Адмиралтейской набережных.

— Вы, конечно, себя относите к генподрядчикам? — это было первое ироничное замечание, которое он услышал от Ани, из тех, что будут впоследствии доставлять ему столько веселых минут и вызывать столько же приступов раздражения.

— Даже не к субподрядчикам, — засмеялся Иероним. — Я только подсобный рабочий. Самый неквалифицированный и самый малооплачиваемый труд.

— А я так и вовсе экскурсантка, ротозей, — вздохнула Аня и тут же добавила серьезно: — Только не строим ли мы опять Вавилонскую башню? Вот в чем вопрос…

— Имеет место быть или не имеет место быть — вот в чем вопрос, — ответил Иероним назидательно.

Они шли уже по Университетской набережной, петербургский коктейль из ветра, дождя и еще чего-то, особенно промозглого, летел им прямо в лицо, и Аня машинально пряталась под широкие поля Иеронимовой шляпы.

Быстрый переход