Спешу уточнить: это мое решение «вписаться» в окружающее меня израильское пространство было в основном ботаническим. Хотя я живу на Ближнем Востоке и связан с ним своими историческими корнями, а также узами родства и культуры, я отнюдь не стремлюсь «вписаться» в некоторые местные нормы и обычаи. Мне не по душе здешнее смешение религии с политикой, преувеличенное почитание традиции и принципиальное отвращение к демократии, обычаи кровной мести и насилия над женщинами. Человеку должно быть позволено самому решать, на какую подушку уложить свою больную голову. Да и вообще я вижу вокруг множество людей, которые вписываются в эти обычаи и нормы намного лучше меня, и поэтому мне кажется, что всеобщее сплочение отлично преуспеет и без моего участия.

Но какая, вы спросите, связь между всем этим и уничтожением травы на моей поляне? Связь такая, что наша израильская трава — та, на которой мы играли в кибуцах нашего детства и на баскетбольных площадках нашей юности, та, что растет в городских парках и в ухоженных частных садах, — это отнюдь не местное дикое растение. Это результат садовой политики, заимствованной из европейских стран. Конечно, мне могут возразить, что ивритское слово «дэше» («трава») появляется в Библии уже в ее первой главе, да я и сам помню, из той же главы, что «земля произвела траву» еще до первых деревьев. Все это верно, но трава библейского иврита — это не какое-то определенное растение, а смесь местных диких трав, которые прорастают в наших краях зимой, чтобы стать пищей крупного и мелкого рогатого скота, а также диких животных, а потом желтеют и исчезают уже в конце весны, тогда как вечнозеленая трава европейской лужайки — в прямом смысле чужеродный саженец в нашем районе. Ее сеют, и удобряют, и стригут, а самое важное — в отличие от естественной библейской травы, отданной на милость небес, у нас эту европейскую траву нужно все лето обильно поливать, потому что хозяева хотят, чтобы она все время была зеленой, а она привыкла у себя дома к летним дождям.

В Израиле полянки и лужайки с такой травой существуют в основном в поселках и кибуцах, связанных с так называемым Рабочим движением пионеров-первопоселенцев. Но они существуют не во всех поселках и кибуцах, а лишь в таких, которые могут позволить себе их регулярную поливку. Эти лужайки более всего иного в израильском садоводстве свидетельствуют о том, что европейские заимствования были пересажены сюда вопреки местной природе и для защиты от нее. Я говорю это не для того, чтобы критиковать создателей этих лужаек — сионистов начала XX века. Сегодня многие склонны забывать величие их дела и трудности, которые выпали на их долю, а ведь они годами жили в палатках и бараках и трудились на раскаленной, голой, пыльной, болотистой или колючей земле. И вот тогда, отчаянно нуждаясь в тени, в прохладе, в ощущении дома и сохранении каких-то первооснов культуры, они стали, в придачу к каждодневному труду по расчистке и обработке сельскохозяйственных полей, сажать в своих поселках и кибуцах декоративные растения и деревья. Поначалу они сажали большие и быстрорастущие деревья, а потом начали засевать и возделывать обычные лужайки. Такие островки травы охлаждают воздух, уменьшают пыль и становятся местом, где можно посидеть или растянуться, в одиночку или в компании. Они приятны для глаза, они расширяют мысль и горизонт, они дышат чистотой и порядком. А их зелень к тому же возвещает о жизни и процветании.

В давних кибуцах лужайки вблизи общей столовой называли «большими полянами».