В давних кибуцах лужайки вблизи общей столовой называли «большими полянами». Это был характерный образчик кибуцной декоративности, своего рода оборотная — мягкая и приятная — сторона тех планов переделки Страны Израиля, которые поэт Натан Альтерман в своей «Утренней песне» сформулировал в грозном обещании: «Мы оденем тебя в бетон и цемент!» Кибуцная «большая поляна» была также ярким выражением принципа равенства (лужайка для всех) и символом стойкого противостояния хамсину, грязи, болезням и прочим капризам судьбы и природы.

В каком-то смысле эти «большие поляны» напоминали те тротуары, которые были проложены в песках Тель-Авива в самом начале его существования. Художник и писатель Натан Гутман в своей книге «Маленький город и мало людей в нем» рассказывал, как жители этого крохотного Тель-Авива, возвращаясь по вечерам с работы из соседней арабской Яффы, нарочито громко топали по тротуарам своего города. «Это их топанье говорило: мы хотим жить в городе с мощеными тротуарами, с прямыми улицами, с безопасностью, садами и культурой. Мы не хотим трахомы и закутанных в чадру женщин, мы не хотим тысячи и одной ночи. То было не просто топанье, а провозглашение политики, утверждение жизненной программы». Иными словами: не хотим врастать в местную грязь, а хотим вымостить, построить, насадить, иначе говоря — воссоздать здесь Европу.

Прошли годы. Дети отцов-основателей и их внуки (которые уже не только выросли, но и родились в этой стране и под ее солнцем) мало-помалу научились ценить и любить ее природу и перестали бояться всего того пылающего, колющего, жалящего и засушливого, что так пугало их отцов и дедов. Об этом изменении свидетельствуют насыщенные знанием и любовью описания израильской природы в книгах Самеха Изхара и запомнившиеся мне с детства слова из стихотворения моего отца Ицхака Шалева «Колючка», написанного во время путешествия по Европе. В этом стихотворении он называет Европу «страной ликующей травы» и говорит о своей тоске по «колючке бедного Ханаана», о которой он думал среди зеленых европейских полей:

Я перестал выращивать траву в своем саду, и теперь жаркие летние дни, когда, по словам Исаии, «луга засохли, трава выгорела, не стало зелени», а мой сад увядает и дурнеет вместе с лугами и травой, — эти дни меня совсем не пугают. Напротив, мы с моим садом чувствуем в это время, что «вписались» в нечто более великое и древнее, чем нынешний Ближний Восток. И мне приятно видеть, как в этом моем скромном диком саду, в жизни его растений, становятся реальностью великие легенды о смерти и возрождении, созданные жившими здесь в древности народами: финикийцами, шумерами, египтянами, греками, — легенды, источник которых в смене сезонов, в увядании и возрождении растений, мифы, родившиеся в воображении их создателей и ставшие одной из основ человеческой культуры.

Я пишу эти строки в начале лета. Мой сад уже засох, а трава в саду у соседей все еще зеленее, чем трава, которой нет у меня. Но мои штокрозы, вьюнки и агростеммы уже сверкают там и сям фиолетовыми и розовыми точками, и скоро здесь расцветут сотни цветов морского лука, которые пробьются из этой суровой и трудной земли на такой же суровый хамсинный воздух. И тогда ко мне снова, как и каждый год, придут дети из детского сада, чтобы посмотреть на эти цветы, и усядутся вокруг них, и споют им песни праздника и осени, и сад опять зазеленеет, и расцветет, и вернется к жизни — до следующего лета.

Молитва о дожде

Каждая белка, муравей и пчела знают, что перед зимой нужно наполнить кладовые. Об этом известно не только тем, кто противостоит трудностям реальной жизни, но и их литературным двойникам. О стрекозе и муравье помнят все, но мне хочется добавить к этому басенному примеру героев книги Кеннета Грэма «Ветер в ивах».