— Зря ты это, — сказал наконец Лёша.

— Почему зря? — спросил Кира с обидой в голосе.

— Она тебе самому нужна.

— А по-твоему — мне нести, что самому не нужно?

— Да ведь… дарёное не дарят! — нашёлся Лёша. — Эту марку тебе подарили, значит ты не имеешь права никому её отдавать. Понял?

Я смотрела на Киру. Радость, что можно взять марку обратно, сомнение, неуверенность — хорошо ли это будет, смущение, благодарность Лёше за его неотразимые доводы, — всё перемешалось на этом лице. Он покраснел так, что светлые негустые брови стали казаться белыми, а чуть торчащие уши — одного цвета с галстуком. Губы вздрагивали.

— Видишь, Кира, — поспешила вмешаться я: — твоя марка замечательная, ценная, но она не входит ни в одну нашу тему. А в твоём альбоме она нужна. Ты возьми её. Мы тебе очень благодарны.

— Тогда я принесу для Кирсанова… Я принесу Маяковского, Руставели, Чехова и Некрасова.

— Вот и прекрасно! А теперь к доске пойдёт Федя и расскажет нам биографию Короленко.

Пока Лукарев шёл к доске, я взглянула на Морозова: он сидел хмурый, закусив губу.

Новенький

— Сегодня Лёва не сможет притти к нам на сбор звена, — говорит Рябинин. — Он пишет сочинение по литературе.

Все понимают, что это значит.

Любовь Александровна, преподавательница литературы в старших классах, — человек строгий. Когда Лёве предстоит сдавать сочинение, он перечитывает всё, что можно найти по заданной теме, подолгу корпит над планом, иногда советуется со мною и всегда старается придумать интересное, не стандартное начало. Он, да и никто из старшеклассников, не осмелится написать, что литературный герой «является представителем»: все знают, как жестоко Любовь Александровна высмеет ученика, который не дал себе труда подумать, а попросту воспользовался готовой формулировкой. О списывании с учебника или с предисловий и говорить нечего. Никогда её презрение и насмешка не бывают так безжалостны, как в тех случаях, когда она обнаруживает в ком-нибудь желание блеснуть чужими мыслями.

Как-то, ещё в прошлом году, Лёва употребил в одном из своих сочинений такой оборот: «целиком и полностью». Он до сих пор помнит, как отчитала его Любовь Александровна. «И всю жизнь буду помнить», уверяет он.

Любовь Александровна строга со своими учениками, иногда беспощадна, но они никогда не чувствуют себя оскорблёнными.

Я понимаю: в жестоких, язвительных отповедях учительницы они чувствуют подлинное уважение к ним. Ведь так не станешь говорить с теми, кто неспособен понять, не станешь много требовать с того, кому всё равно не под силу выполнить требуемое.

Мы часто встречаемся с Любовью Александровной на бульваре по дороге в школу; ходу нам остаётся десять минут, за это время можно о многом поговорить. И сразу же начинается наш обычный разговор: «А вот у меня один мальчуган…» Или: «Видели бы вы, какое сочинение подал мне старший брат вашего Саши Гая!..» Так было и на этот раз: мы успели переговорить о многом к тому времени, как дошли до угла школьного переулка, и тут встретились с письмоносцем.

— Давайте-ка газеты, — в один голос сказали мы. — Есть ещё что-нибудь?

— Есть, — ответила девушка и протянула пачку газет и открытку.

Я взглянула и удивилась:

— Это вам, Любовь Александровна. Почему вам пишут на адрес школы?

— Мне? Странно. От кого бы это?

Она остановилась и пробежала глазами открытку.