– Мой сын погиб. Я видела, как он вошел в дом, а через минуту от дома осталась груда обугленных кирпичей.

– По мнению большинства граждан, от тебя тоже остались одни головешки, однако ты сидишь передо мной и выглядишь просто восхитительно, несмотря на паршивые тряпки и надпись на могильном камне. Ты в курсе? На кладбище в родном городе есть твоя могила. Если быть точным, могила у вас одна на троих: ты, твой муж и твой сын. Забавно, да? Если там нет тебя, почему там должен быть мальчишка? Можешь поверить, он жив, здоров, хорошо развивается и осенью собирается идти в школу. А главное: ждет не дождется свою мамочку. Оно и понятно: в чужих людях несладко.

– Я не верю, что он жив, – сказала я.

– Честное слово, – усмехнулся Толстяк. – Я видел его неделю назад и сам сделал эту фотографию. Кстати, я обещал мальчику, что через три недели он встретится с мамочкой. Три недели – это крайний срок, который я могу себе позволить: значит, у тебя есть три недели, чтобы найти деньги и доставить их мне. На твоем месте я бы перестал трепать языком, а немножко подумал. И поторопился. Ты ведь понимаешь?

– Допустим, я понимаю, – усмехнулась я. – Для того, чтобы попробовать найти эти деньги, мне по меньшей мере надо оказаться в родном городе. Это непросто: автостопом я буду добираться неделю, а денег на билет у меня нет.

Я извлекла кошелек и вытряхнула на стол его содержимое. Желающие могли полюбоваться монетами разных достоинств на общую сумму один рубль двадцать копеек. Толстяк хмыкнул и вновь полез в карман пиджака. Не пиджак, а мешок Деда Мороза, да и только. Я, затаив дыхание, ждала, что еще такого он для меня приготовил. На стол легли увесистая пачка денег и конверт.

– А вы не бедные, – обрадовалась я, косясь на сотенные купюры.

– Это тебе на текущие расходы, – хмыкнул Толстяк.

– Спасибочки. А как мне найти вас, если мои поиски успешно завершатся?

– Об этом не беспокойся: мы сами тебя найдем.

– Ну, конечно… Извините, просто я давно не играла в эти игры и забыла правила.

– Не беда, быстро вспомнишь. В конверте билет на самолет, вылетаешь завтра в 8.30.

– Э‑э, не пойдет, – прервала я начавшийся инструктаж. – Устроиться здесь мне дорогого стоило, и я не хочу все потерять. Может, эта комната вам не приглянулась, но я к ней привыкла. И другой работы у меня тоже нет, времена тяжелые, а паспорт ворованный. Так что завтра я пойду на работу, напишу заявление на отпуск, а где‑нибудь ближе к обеду согласна лететь хоть к черту на кулички.

– Самолет в 8.30, – сказал Толстяк. – Смотри, не опоздай… – И добавил:

– Я могу поклясться собственным здоровьем: твой сын жив, и ты его скоро увидишь, если, конечно, очень постараешься. А начнешь хитрить – он умрет вторично, на этот раз по‑настоящему.

С этими словами он направился к двери, Коротышка бодро вскочил с кровати и неожиданно мне подмигнул, верзила предусмотрительно распахнул дверь перед своим хозяином, а я сказала:

– Можно вопрос? Как вы меня нашли?

– Прошлой зимой твоя тетка получила письмо…

Было дело. Тоска замучила, и я написала тетке от имени своей одноклассницы, мол, беспокоюсь, как дела и все такое. Ответа не получила, зато, как выяснилось, здорово прокололась. Толстяк мне улыбнулся, и все трое удалились.

Я схватила со стола чашку и запустила ее в дверь.

– Это не правда, – вцепившись в спинку стула, сказала я. – Это не может быть правдой, я сама видела…

Но фотография лежала на столе, и повзрослевший на два года Ванька улыбался мне, сидя за столом с листами бумаги и карандашом в руке.