Плотная стена огня не позволила сделать даже шаг. Я выла, загораживая лицо руками, и пыталась повторить попытку, но все это было бессмысленно. Я услышала звук сирены, где‑то кричали люди, а я, враз осознав, что все кончено, заползла за погреб, равнодушно наблюдая оттуда за всеобщей суетой. Я могла думать только об одном: Ванька хотел спуститься со мной в погреб, а я отослала его в дом. Сама отослала. Если бы я позволила ему спуститься он бы остался жив…

Я пролежала за погребом часа два, хотя, может быть мне так показалось. Странно, но за это время никто не обратил на меня внимания. Появилась милиция, народ прибывал, но все это оставило меня совершенно равнодушной, никого из людей я не хотела видеть. На четвереньках достигла конца участка, выбралась на дорогу и бегом припустилась в сторону рощи, где и сидела до самой ночи. Все, что я тогда делала и о чем думала, вспоминается крайне смутно. Что‑то гнало меня прочь из города, дальше от обугленных развалин дома. Уже под утро я оказалась в садовом кооперативе, в доме, принадлежавшем родителям Димки, рухнула на кровать и, кажется, потеряла сознание.

Беспамятство чередовалось с тревожным сном, и в себя я пришла только на третий день. То есть, придя в себя, я не знала, сколько прошло времени, вскочила, бессмысленно кружа по единственной комнате садового домика, и пыталась убедить себя в том, что все происшедшее не более чем дурной сон. Потом отыскала кофту свекрови, натянула ее, потому что погода испортилась и стало холодно, и направилась в город. До него было не более километра, я шла, кутаясь в кофту и зябко ежась, все еще пытаясь убедить себя в нереальности происходящего.

В кармане кофты завалялось немного мелочи, я шла и зачем‑то трясла ее в руке, монетки звякали, а я считала: раз, два, три. Через некоторое время я вышла к троллейбусной остановке и замерла перед газетным киоском: прямо на меня с фотографии смотрел мой сын. Я вздрогнула, судорожно вздохнула и закрыла глаза. Фотография была старой, Ваньке там четыре года. Точнее, фотографий было две, на одной я, мой муж, мама и свекровь со свекром во время отдыха на турбазе. Фотографировал нас тогда Ванька при помощи моего отца, поэтому в кадр они и не вошли. А вот чуть ниже была помещена фотография сына. Где они ее взяли? Должно быть, у родителей… Только ведь их нет… никого…

– Можно мне газету? – с трудом проговорила я и выгребла из кармана мелочь. Женщина посмотрела на меня с недоумением, но газету поспешно протянула. Схватив ее, я торопливо зашагала в сторону парка. Здесь я устроилась на скамейке и, собравшись с силами, развернула газету. Из статьи, озаглавленной броско и даже поэтично, я смогла кое‑что узнать о моем муже. К сожалению, с опозданием. Впрочем, автор статьи честно писал, что достоверных фактов немного, в основном слухи, домыслы и догадки. О взрыве и гибели моих родных было написано более подробно. Чудовищной силы взрыв и последующий пожар привели к тому, что были обнаружены только фрагменты нескольких тел. В результате оперативно‑розыскных мероприятий удалось установить, что на момент взрыва в доме находились пятнадцать человек взрослых и один ребенок пяти лет. На сегодняшний день идентифицированы четыре трупа: Антонова Дмитрия Сергеевича, хозяина дома, его отца Антонова Сергея Ивановича, а также Антоновой Анны Сергеевны и Ярославцевой Людмилы Петровны. Я выронила газету, сжав рот рукой. Ярославцева Людмила Петровна – моя мама… Господи… Димка, свекор, Димкина сестра, моя мама и фрагменты тел, по которым пытаются установить остальных погибших. Этого не может быть… Такого просто не бывает…

Я пялилась на газету и сидела не шевелясь, ничего не замечая вокруг, вне времени и пространства. Потом пыталась еще раз прочитать статью, а главное – понять: что же произошло?

«Все погибли, вот что, – произнес кто‑то насмешливо внутри меня.