— Там было их много, но я выбрала эту. Я знала, что она тебе понравится. Ее зовут Матреша.

— Спасибо, Елочка. Спасибо, родная.

Через пять минут Матреша и маленький принц уже друзья на всю жизнь. Оля и Боб уходят успокоенные, а мне предстоит еще проучиться целую ночь.

Уф! Наконец-то!

Нет ничего хуже ожидания. Но когда стоишь перед экзаменаторским столом с билетом в руке, то невольно приходит мысль, что ожидание все же лучше сознания того, что ничего не знаешь. Я шла до сих пор все время на 12 по курсовым предметам, и осрамиться мне не очень-то приятно.

Вынимаю билет.

Бррр! Билет не из легких, а за плечами бессонная ночь и страх срезаться.

Дрожащим голосом начинаю. Управляющий курсов, инспектор Пятницкий, его помощник и Розов — все они устремляют на меня глаза. По умному лицу Розова пробегает одобряющая улыбка. Она точно говорит: «Вы выдержите, вы не осрамитесь и не посрамите меня». Вот за это спасибо, дорогой Петр Осипович!

Бодрее звучит голос. Я не только бойко отвечаю по лекциям, но припоминаю о прочитанном, делаю вставки, шире раздвигаю рамки билета.

— Садитесь. Хорошо. Довольно.

Еще экзамен — французский.

Я декламирую того же Занетто в «Прохожем», но на французском языке. Ольга — Сильвию. Француз улыбается, он доволен. Двенадцать обеспечены обеим.

А потом. Умру — не забуду, что было потом… И никто не забудет из нас, конечно.

Какой злой гений посоветовал Бобу, Косте и Феде разыграть французскую классическую сцену из «Сида»? Ах, что это было! На каком языке они ее разыграли — неизвестно. Только на французский он был очень мало похож. Управляющему школой, очень важному и образованному барину, полжизни своей прожившему в Париже, чуть не сделалось дурно. Он должен был невыносимо страдать от такого убийственного произношения. Лицо француза от волнения покрылось пятнами. Мы боялись, что с ним сделается удар.

А те трое, нимало не смущаясь, без остановки трещали какую-то ерунду на неизвестном наречии.

— Довольно. Довольно. Ради Бога, отпустите их! — услышали мы, наконец, страдальческий голос начальства.

Француз махнул рукою с безнадежным видом, и вся троица с облегченным вздохом и раскрасневшимися лицами преспокойно, как ни в чем не бывало заняла свои места.

— Разве так уж было плохо? — недоумевающе отозвался Костя на мой беззвучный хохот, встретивший их.

— Отвратительно, друзья мои, — сознаюсь я искренно.

— Но уж по «семерице-то» он поставит, — убежденно изрекает Боб. Действительно, они получили по семерице. Снисходительным экзаменаторам не хотелось испортить им аттестата. И мы с новым рвением схватились за лекции по следующему предмету.

Экзамены по предметам закончились. Закончились и неизбежные испытания по танцам, фехтованию, гриму.

Но впереди оставалось самое страшное: специальный экзамен — «Прохожий» и «Севильский цирюльник».

Что-то будет?

Юрий Эрастович добросовестно отдает нам все свое время. С утра до вечера мы репетируем на школьной сцене. А в свободные часы томимся. Обе пьесы надоели нам смертельно. Интонации так прочно запали в голову, что при самом даже горячем желании изменить их с нашей стороны их не выбьешь ничем из памяти.

Наконец, пьесы срепетированы, и день спектакля назначен.

В чудесный вечер начала мая мы придем в школу, сойдем вниз, загримированные и одетые в костюмы. Придет начальство и своя «театральная» публика, поднимется с легким шуршанием занавес, и нас будут судить уже как артистов.