— То были мольбы за Вас Ваших подданных, которые слышались Вам, Ваше Величество.

Она никогда не могла отличить лести от правды, или, возможно, знала, что ей льстят, но не могла противостоять этому, как гурман не может противостоять вредной для него пище.

— Возможно. Но когда меня повели к Воротам Предателей, мое сердце упало — хотя лишь на минуту. И я стояла там в воде, поскольку эти болваны не предвидели наводнения от прилива, и я выкрикнула тогда: «Здесь стоит верная дочь Англии, вернее которой не видели эти ступени! Она пленница! Перед твоими всевидящими очами, о, Господь, я говорю это, ибо у меня нет другого верного друга, кроме Тебя одного…»

— Я знаю, Ваше Величество, — ответила я. — Ваша смелость, Ваши великие слова записаны для поколений. Они были столь же смелы, сколь и умны, и Господь показал, что он — Ваш союзник, ибо все Ваши враги потерпели поражение…

И тут она поглядела на меня и рассмеялась:

— С тобой забавно, кузина! Ты должна остаться при мне.

Потом она продолжила:

— Все это было так романтично. Как, впрочем, и все, связанное с Робом. Он подружился со стражником — тот обожал его. Роберта любят все, даже дети. Тот стражник носил ему цветы, и Роберт посылал их мне… через мальчишку… а в цветах однажды была записка. Так я узнала, что он в Тауэре и где он заключен. Он всегда был смел до безрассудства. И он верил в победу и освобождение — это качество объединяет нас обоих. Когда мне разрешили прогулки в пределах Тауэра, я прошла мимо его камеры. И тюремщики побоялись быть грубыми со мной: мудрые люди. Они знали, может наступить день, и я припомню это. И я припомнила бы. Но я нашла камеру в башне, где содержался Роберт, и он выглянул через решетку… Это свидание скрасило наши дни в Тауэре.

Когда она начинала говорить о Роберте, она уже не могла остановиться.

— Первой он посетил меня, Леттис, — продолжала она, — и это было сделано правильно. Королева, моя сестра, была при смерти. Бедная Мария, мое сердце стремилось тогда к ней. Я была всегда преданной и верной ее подданной — так должны поступать добродетельные подданные по отношению к суверену. Но люди устали от злодеяний, вершившихся за время ее правления. Они желали положить конец религиозным гонениям. Они желали видеть королеву-протестантку.

Ее взгляд заволокло туманом. Я думала про себя, да, моя Королева, люди этого желали. Но, если бы они желали видеть на троне королеву-католичку, уступила ли бы Ты их желаниям? У меня не было сомнений в ответе на этот вопрос. Религия имела мало отношения к душе Елизаветы и, возможно, это было хорошо: предыдущая королева была столь углублена в свои религиозные чувства, что это погубило ее доброе имя, и люди радовались ее смерти.

— Королева должна слушаться воли народа, — сказала Елизавета. — Благодарение Богу, это правда, которую я постигла. Когда моя сестра была при смерти, дорога на Хэтфилд была запружена народом, который шел приветствовать меня — меня, чье имя незадолго перед этим вряд ли кто осмелился бы упомянуть. Но Роберт всегда верил в меня и приветствовал меня, и это было знаменательно, что он первым вышел встретить меня. Он стоял передо мной, только что приехавший из Франции. Он говорил, что пришел бы навестить меня ранее, но мог тем самым подставить меня под угрозу. Он принес с собой золото… в знак того, что, если бы пришлось защищать меня, он поставил бы на карту деньги… состояние… и он сделал бы это.

— Его верность Вам делает ему честь, — сказала я и едва слышно прибавила: — и пошла ему во благо… ведь он — Придворный Конюх Вашего Величества, не меньше.

— У него любовь к лошадям, Леттис.