Два раза. Они целыми днями вспоминали прошлое. Морин прилагала массу усилий, пытаясь простить и ее.
— Мать тоже нуждалась в прощении?
— Ее не назовешь образцовой мамой, Питер. — Флосси дала понять, что обрывает тему, да и я не склонен был углубляться в тонкости отношений покойной жены с родителями. — Морин не хотела, чтобы вы знали о той детской истории. Мы в группе много работали, убеждая ее, что она не несет вину за кровосме — сительное происшествие. Морин, конечно, и сама это понимала, но… В некотором смысле — классический случай.
— Наверное.
— Я как раз убеждала ее открыться вам. Доказывала, что вы все поймете.
— Да, я бы понял.
— Она не должна умирать! С каким упорством она боролась со своим прошлым — ради будущего, ради выживания! С какой волей! Мы помогали ей по мере сил. В последний раз Морин вернулась из Элмайры сама не своя. Вот группа и решила устроить поездку в Пуэрто-Рико. Взбодрить согруппницу. Она ведь вообще-то веселая и прекрасно танцует, не мне вам говорить.
— Ах, танцует…
— Ни танцы не помогли, ни солнце, ни море. То есть сначала казалось, что помогли. И вдруг — срыв. Она у нас до чего ж гордая! Иногда, я думаю, даже слишком. И все принимала так близко к сердцу! Мы уговаривали ее: не принимай близко к сердцу, та девушка с конским хвостом — просто увлечение, с мужчинами бывает. А Морин каждый раз, как вы начнете умолять ее вновь соединиться в семье, сперва обрадуется, но потом говорит: нет, ему нельзя доверять. Тут, конечно, чувствуется влияние мистера Игена и его жены. Морин их во всем слушалась. А они оба ревностные католики. Вам не понять, Питер, вы ведь еврей, но католики совсем иначе относятся к супружеским обязанностям. Уж я-то знаю, сама выросла в такой семье. Мои родители тоже вас осудили бы. Они не видят, как сильно изменился мир, ничего не хотят видеть. Мы — люди другого поколения. Мы понимаем — трудно противостоять назойливым безнравственным кокеткам, которым вынь да положь, а что мужчина им в отцы годится, так это ничего особенного…
Ее спас приход врача.
Я уже знаю, доктор, что Морин умерла. Мне суждено остаток жизни провести за решеткой. Но жалеть не о чем: мир стал лучше.
Врач оценил свою весть как хорошую. Мистер Тернопол, в принципе, может повидать супругу. Она вне опасности и пришла в сознание, хотя и очень слаба; при посещении следует иметь в виду, что больная может не совсем адекватно реагировать. Вообще-то, сказал медик, миссис Тернопол сильно повезло: она запивала таблетки чистым виски, что вызвало обильную рвоту, освободившую организм от большей части снотворного; иначе летальный исход был бы неизбежен. Не волнуйтесь из-за кровоподтеков у нее на лице. (Кровоподтеки? Да откуда же?) Видимо, пациентка долгое время лежала, уткнувшись в матрац, вот некоторые сосудики и деформировались. Но и это к лучшему: лежи она лицом вверх, захлебнулась бы рвотной массой. На бедрах и ягодицах тоже есть гематомы. (Неужели?) Очевидно, в бессознательном состоянии миссис Тернопол перевернулась на спину и, покуда ее не обнаружили, находилась в таком положении. Появились синяки, но наладилось дыхание. Одним словом, сплошная удача.
Я мог спокойно жить дальше.
И Морин тоже.
— Кто, — спросил я врача, — ее нашел?
— Я, — ответила Флосси.
— Мы должны быть очень благодарны мисс Кэрнер, — слегка поклонился врач.
— Звонила ей, звонила, но никто не брал трубку. А вчера вечером она не пришла на групповое занятие. Я почувствовала неладное — Морин и раньше иногда пропускала группу, флейта там или что еще, — но я почувствовала: на этот раз нечто серьезное. Уж больно долго она пропадает. |