— Наконец-то, — сказал Эральд, чувствуя, что это далеко не последний спор.

* * *

"Новые взрослые" пришли раньше, чем Эральд ожидал — но повели себя именно так, как он и предчувствовал.

У братьев королевской крови не осталось прямой родни — родня сама себя извела за последние шестнадцать лет. Но дальних родственников оказалось неожиданно много; от опальных баронов впору было отбиваться — узнав об удивительных событиях в столице, все они дружно решили, что именно их и не хватает новому двору для пущего блеска.

С Эральдом пытались поговорить и секретарь Дамьена, жаждущий голоса в Совете, и советник Тайной Канцелярии, претендующий на место Холана. Оба они начали с компромата на Алвина.

Советник Жильбер выпросил беседу наедине — и, оставшись с Эральдом, рассказал всё, что Эральд знал и так: о задушенной принцессе, отравленном принце-регенте и спившейся, а потом удавившейся с горя принцессе-регентше. Он на словах рекомендовал, а на деле — потребовал ареста Алвина и показательного процесса.

— Не было даже ни низложения, ни отречения от Алвина, составленных по форме, прекрасный государь, — сказал Жильбер. — Аристократы Святой Земли в растерянности; никто не может понять, почему Алвин ещё не в крепости. Все ждут, что с вашей коронацией, ваше милосердное величество, над Святой Землёй воссияет новая заря — а вы оставляете бывшего узурпатора и бездушную тварь в опасной близости от трона.

— Мессир Жильбер, — попытался возразить Эральд, — Алвин — мой брат, и о причинах его поступков весь свет осведомлён. А что касается растерянных аристократов, то отчего же эти люди молчали раньше? Если они видели и понимали, что происходит, почему никто не принял мер?

— Но ведь тогда страной безраздельно правил ад, государь! — удивился Жильбер.

— А теперь вам не страшно… Но теперь-то поздно бороться с адом, мессир. Если хотите творить добро, займитесь пересмотром приговоров с момента коронации Бриана.

— Так ведь все опасаются за вашу жизнь, государь!

— Алвин уже давно убил бы меня, если бы хотел, мессир. Будьте любезны заняться хоть чем-нибудь полезным, — сказал Эральд с досадой. Он чувствовал, что на Жильбере не закончится — и оказался прав.

Почти все аристократы страстно жаждали пообщаться с новым государем, чтобы свести старые счёты и выразить лояльность. На Эральда вытряхнули мешок самых отвратительных сплетен обо всех опальных членах Совета — но по сравнению с Алвином воры были чисты, как хрусталь и невинны, как морские свинки. Из всего рассказанного Эральд понял, что Алвин, когда одержимость не накатывала совсем уж нестерпимо, пытался хоть как-то удержать Святую Землю на плаву — но ему мешали решительно все, начиная с ада и кончая его собственным отцом.

Теперь же Алвина дружно обвиняли в том, что он не слушал добрых советов. Но никто не хотел объяснить Эральду, что делать с налогами и пошлинами, как быстрее и проще всего амнистировать тех, кто попал на каторгу, не совершив преступления, как обойтись с разбойниками и как распределить средства для голодающих. Налоги устраивали аристократов, связываться с каторжниками и разбойниками никто не собирался, а спасение голодающих знать считала делом рук самих голодающих.

Что-то хорошее вырисовывалось только во внешней политике: драконы желали дружить и торговать, а в Златолесье Джинера написала письмо, пригласив своего брата, наследника престола, обсудить условия нового союза. Но внутри всё стояло, как в бочаге, и заставить течь это стоячее болото у Эральда пока не получалось.

А вечером, когда Великолепная Четвёрка собралась в королевской опочивальне, Алвин добил положение, сказав:

— Знаешь, с кем я разговаривал, Эр? Племянник Наджела и ещё какая-то сволочь из его герцогства припёрлись выразить уверение в почтении и преданности.