– Просто из зависти, – сказал Вайсс. – Я умнее тебя. Выгляжу лучше. Меня люди знают. Ладно, позавидовал, но ведь ты уже добился своего, меня по судам таскают! Зачем же раны солью натирать? Ты – больной, Кристофер. Настоящий садист.

– Господи, Дэвид, о чем ты говоришь?

– О той отвратительной комедии, которую ты сегодня разыграл. Небось, этот жалкий фигляр с тебя еще и деньги взял? Зря: он и пенса не заслужил.

– Какой фигляр?

– Какой? Тот громила, черт бы его побрал! Который торчал в первом ряду. «Автора, автора»! Меня и так уж осмеяли дальше некуда, а тебе все мало? Нанял это чудовище, чтобы поиздеваться? и

– Какое чудовище?

– «Спросите автора, на хрен!» Двухметровые верзилы хорошими актерами не бывают, а этот уж и вовсе из рук вон. Подобрал придурка, похожего на фотографию Маккоркла, да? Очень умно, Кристофер, и очень подло. Твоя подлость – вот что меня добивает. Ты бывал в нашем доме. Ты праздновал Седер за нашим столом. В голове не укладывается!

Только теперь Чабб сообразил, что того чудака в суде Вайсс принял за нанятого им злодея, хотя подобное существо могло появиться в зале и без всякой интриги. Эта часть города кишит пьяницами и бродягами, которые ищут приют в штабе Армии Спасения на Виктория-авеню. Они отсиживаются, например, в городской библиотеке; в свое время Чабб ежедневно подкармливал одного такого булочкой с маслом, но не имел никакого отношения к длинноволосому гиганту. Хуже другое: Вайсс видел в его поступках лишь зависть, он так и не понял, с какой целью Чабб устроил свою мистификацию, он воспринимал ее ad hominem . Вот с этим Чабб смириться не мог. Он поднялся с постели, кое-как уговорил Вайсса перебраться в кухню, откопал бутылку двухшиллингового красного вина от «Джимми Уотсона». Вино разлили по баночкам из-под варенья, они оба уселись друг напротив друга за стол, и Чабб заговорил о том, что не давало ему покоя: о распаде смысла. Все равно что разговор утки с цыпленком, – так отозвался он об этой беседе годы спустя в Куале-Лумпур, когда его речь пропиталась поговорками Кампонг-Бару.

Вайсс ничего не слушал. Чабб смог убедить его только в одном: сумасшедший в суде был просто сумасшедшим. При этом Чабб всячески льстил старому другу: мол, на суде он бьется как лев. Посрамил всех.

Вайсс отблагодарил его по-своему: сказал, что собственные стихи Чабба – второй сорт. Если потомство его вспомнит, то лишь благодаря «Бобу Маккорклу».

– Я не стал спорить, – сказал Чабб. – Хорошенько отделав меня, Вайсс приободрился и, когда уходил из квартиры Гордона, был в отличном настроении, готов к следующему раунду. Мы спустились по узким ступенькам, я открыл дверь, и Вайсс вышел на улицу как раз когда первый трамвай выехал из-за угла, минуя здание казначейства. «Увидимся в суде», – вот что сказал мне Вайсс на прощанье, мем. Разве так скажет человек, надумавший прийти домой и повеситься?

13

– ЧТО Ж, – сказал Слейтер, – нам всем пора спать.

Я только диву далась: внезапно превратившись в какой-то вихрь бешеной активности, Слейтер, требуя счет, замахал руками официанткам, которые толпились под рыцарскими доспехами у литого пластикового камина.

– Джон!

Он подался вперед и взял меня за руку.

– Ложись в постель, – посоветовал он, улыбаясь, но больно сжимая мои пальцы. – Ложись, девочка. Ты еще нездорова.

Я попыталась отодрать его крупные, сильные пальцы, но Джон потянул меня и заставил встать.

– Джон, право же, мне гораздо лучше!

– Врача надо слушаться! – сказал он, глядя на меня в упор.