— Я приехала во Францию подлечиться, сир, — сказала она. — Зимы в Шотландии очень суровые, а так как в прошлом году я болела, то мой муж, опасаясь за мое здоровье, настоял, чтобы я провела эту зиму здесь, в Бель-Флер. Он приедет ко мне, как только сможет.

— Значит, сейчас вы одна, дорогая?

— Со мной мои слуги, сир, а мои дедушка и бабушка живут неподалеку, — сдержанно ответила она, надеясь, что упоминание о семье заставит его отправиться восвояси.

— Знаете ли вы, что у вас глаза цвета папоротника, который можно найти только в самой чаще леса? — спросил король. Велвет вспыхнула.

— О, эти золотые пряди в ваших каштановых волосах, которые блестят, как шелк. — Он протянул руку и пальцем погладил одну такую прядь. — Они и на ощупь такие же мягкие, как шелк, дорогая.

Велвет вдруг почувствовала себя загипнотизированной напористым, пьянящим голосом Генриха Наваррского, а его темные карие глаза держали ее как бы в плену, ни на секунду не отпуская. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы сбросить это наваждение, и она сказала:

— Ваше величество могли бы напомнить обо мне королеве Марго, моей крестной матери.

Король на мгновение ослабил свой натиск.

— Моя жена — ваша крестная мать? — удивился он.

— Да, сир. Королева Марго и моя собственная королева, добрая Бесс.

— Я не так часто вижусь с женой, — сказал король. Потом он улыбнулся ей:

— Ваш рот создан для поцелуев, мадам Гордон. — И с этими словами попытался заключить ее в объятия.

— Сир! — Ладони Велвет уперлись в кожаный камзол короля. — Я верная жена своего мужа.

— Верность, — сказал король, — очень ценное качество в женщине. — И он поцеловал ее. Этот поцелуй говорил о богатом опыте.

Некоторое время Велвет не знала, что ей делать: обидеться, почувствовать себя польщенной или просто рассердиться? Во всей Европе не было женщины, которая не знала бы о репутации французского короля как великого распутника. Он был мужчиной, в котором женщины находили какое-то особое очарование. Она тоже не считала его объятия неприятными, но она жена Алекса Гордона, и она любит своего мужа. И все-таки очень интересно, когда тебя целует другой мужчина.

Приняв ее благодушие за согласие, Генрих нежно заставил Велвет раздвинуть губы и нашел своим языком ее язычок, успев одновременно спустить ей с плеч блузку, после чего он начал ласкать ее полные и крепкие груди. Эта наглость подтолкнула Велвет к действиям. Собрав все силы, она вырвалась из объятий короля и закатила Генриху Наваррскому пощечину.

— Сир! Я смертельно обижена вашим поведением! Я же сказала вам, что верна своему мужу, а вы осмелились поцеловать меня и начали ласкать самым неприличным образом! Как вам не стыдно, ваше величество! Как не стыдно! Надеюсь, ваша репутация дамского угодника завоевана не с помощью силы? Я беременна, сир! Я приехала в Бель-Флер, чтобы родить в спокойной обстановке. Что же, я теперь должна бросить свой дом и вернуться в промозглую шотландскую зиму, подвергая опасности жизнь наследника моего мужа, и все это только потому, что вы не поверили мне, когда я отвергла ваше внимание?!

Король был совершенно изумлен. Никогда в своей жизни он не получал отпора ни от одной женщины. Хотя нет, один раз получал, но всего один. Каким-то неуловимым образом эта красивая женщина напомнила ему те давно прошедшие времена. Это время ему совсем не хотелось вспоминать: ночь накануне святого Варфоломея, ночь массовой резни, когда ныне покойная, но никем не оплакиваемая Екатерина Медичи, его мачеха, подстроила все так, чтобы он задержался у женщины, в которую он был влюблен, и все это якобы для того, чтобы спасти его, во всяком случае, так она говорила.