— Я… я не могу не признать вашей правоты, монсеньор, — тихо сказала Велвет, — но занятия любовью без любви для меня не то же самое.

— Иногда это даже лучше, — возразил он. — Тут чувства чисты, не затуманены никакой любовью.

— Я не верю, что вы действительно так думаете, — запротестовала Велвет. — Вы просто не можете, а будучи таким… — Она, покраснев, запнулась.

— Таким что? — заинтересовался он. — Скажите мне, дорогая.

— Таким великолепным любовником, — закончила она. — Я бы соврала, если бы сказала, что это не так. Вы знаете, что такое любовь, монсеньор, независимо от того, желаете вы это признать или нет.

— В некоторых отношениях вы очень умны, дорогая, — сказал он, — и так невинны в других. А теперь, однако, я намерен приступить к осуществлению условий нашего договора. — Он опять привлек ее к себе, впившись в ее губы, которые и так уже болели от множества его поцелуев.

Ее тело было готово ответить на его любовь. К ее удивлению, король повернул Велвет на бок, подсунув одну ее ногу под себя, а другую положив на свои собственные ноги. Быстрым, неуловимым движением он пронзил ее, войдя сразу очень глубоко. Она ахнула, но его губы уже закрыли ее рот, а его руки обхватили ее за плечи и ягодицы. Он двигался внутри нее долгими равномерными движениями, в ритме, за которым легко было следовать. Его карие глаза неотрывно смотрели в ее изумрудные, и, когда она почувствовала, что начинает скатываться к обрыву страсти, она увидела в них быстро мелькнувший отблеск триумфа. Велвет издала пронзительный крик сладостной капитуляции и явно услышала, как к ее крику присоединился его.

Когда все было кончено, он сказал ей:

— Вы, дорогая, рождены для любви. Вам не следует никогда, вы понимаете, никогда стыдиться этого чудесного дара, которым вас наградил Господь Бог. Честное слово, мне даже жаль, что вы счастливы с мужем.

Еще дважды за эту ночь он занимался с ней страстной любовью, и Велвет наконец заснула, полностью измотанная их дикой схваткой с Эросом. Когда она проснулась, ураган кончился, свечи догорели в серебряных подсвечниках, от огня в камине остались только тлеющие угольки, а в окна широкими потоками вливался солнечный свет. Рядом с ней на подушке лежала одинокая красная роза — наверняка последняя в этом году — и сложенный пергамент. Развернув, она прочитала:

«Ваше гостеприимство, госпожа графиня, не имеет себе равных. Я не забуду, что я ваш должник. Прощайте, дорогая. Наваррский».

На мгновение Велвет почувствовала неизъяснимую печаль, чувство большой и глубокой потери. Король вел себя оскорбительно, воспользовавшись ее затруднительным положением, ее беспомощностью. И все-таки она не таила на него зла. Она выполнила свою часть сделки и почему-то была уверена, что и он выполнит свою. «Итак, — подумала она, — у меня есть уже две тайны, которые я должна хранить от тебя, мой дорогой супруг. Возможно, правда, что настанет такой день, когда я смогу рассказать тебе о моей дочери. Когда-нибудь, когда ты будешь весь окутан моей любовью и окружен детьми, которых я рожу тебе, если Бог даст. Но я никогда не расскажу тебе об этом приключении с Генрихом Наваррским, Алекс. Почему-то я уверена, что ты не поймешь, что мне пришлось заложить душу и тело для того, чтобы мы опять могли быть вместе. Есть вещи, теперь я знаю, о которых женщина никогда не должна говорить мужчине, которого любит, особенно если она его и правда любит. Любовь, узнала я, — это способность молча терпеть боль для того, чтобы защитить того, кого любишь. Господи, пожалуйста, положи быстрее конец нашей разлуке!»— молча помолилась Велвет.