– Потеря времени, – пробормотала Саманта, вы–свобождая руку, – четыре тысячи – ты смеешься, что ли? И потом сегодня же пятница, через полтора часа начнется шоу Билли Морено. Я его всегда смотрю и сегодня не пропущу. Больше пользы, чем здесь торчать и без толку надеяться… А тебе удачи!

Саманта развернулась и, не оборачиваясь, направилась к лифту. С мечтой о звездной кинокарьере было покончено раз и навсегда.

Саманта только-только комфортно расположилась за столом, скрестив руки на новеньком учебнике и уронив на них голову, как рядом раздался хрипловатый голос:

– Здесь свободно?

Подняв глаза, Саманта увидела костлявую бесформенную дылду с немного лошадиным лицом, чрезмерно вытянутым подбородком, серовато-бледной кожей и светлыми жидкими волосами. Однако в ее взгляде не наблюдалось ни затравленности, ни испуга – что было бы вполне естественно для девочки с такой жуткой внешно–стью, впервые оказавшейся в новом классе. Новенькая обеими руками держала перед собой школьную сумку, то и дело наподдавая ее коленом, и смотрела на Саманту уверенно и безмятежно. От нее исходило некое необъяснимое обаяние: возможно, причиной тому был умный и проницательный взгляд голубовато-серых глаз, возможно, спокойная улыбка без малейшего намека на заискивание. Саманта улыбнулась в ответ и кивнула:

– Присаживайся. Преподавательница у нас классная, сидеть прямо перед ней не страшно.

Девочка, уже успевшая бухнуть сумку на стол, повернулась к Саманте и несколько секунд изучающе смотрела на нее.

– Да меня вообще этот предмет не пугает. Я люблю математику.

– А я ненавижу. Просто у меня зрение постоянно ухудшается, поэтому приходится сидеть поближе к доске.

– Постоянно ухудшается? – деловито переспросила девочка, раскладывая перед собой разноцветные ручки. – Это серьезная проблема, скажу я тебе. У меня тоже проблемы со зрением. Левый глаз видит почти идеально, а правый полуслепой. Чтобы разглядеть то, что написано на доске, мне приходится делать так…

Она большим пальцем оттянула нижнее веко левого глаза чуть не до щеки, а средним приподняла нижнее веко правого. Саманта смотрела на нее с ужасом.

– Да… – невозмутимо продолжала девочка, никак не реагируя (или делая вид, что не реагирует) на изумленное выражение лица Саманты, которую весьма впечатлила эта пантомима. – Носить очки я не хочу – они меня уродуют. А носить линзы не могу – у меня слабые глазные мышцы. Я решила так: подожду до восемнадцати лет, а потом буду делать операцию. Она, конечно, опасная – перед ее началом веки смазывают йодом, а если у медсестры дрогнет рука, йод может попасть на сетчатку, и тогда появляется риск, что во время операции ты ослепнешь… Но для меня это единственный выход. Правда, потом нельзя рожать детей: из-за сильного физиче–ского напряжения зрение опять может полететь к чертям, и все предыдущие усилия окажутся напрасными. Но ничего: сделаем кесарево сечение.

– А почему ты хочешь ждать до восемнадцати лет? – после небольшой паузы спросила Саманта, совершенно раздавленная обрушившимися на нее яркими и многогранными сведениями.

– Я должна окончить школу и поступить в престижный колледж, – ответила девочка с королевским достоинством. – Этого хочет мой отец, и, скажу я тебе, наши с ним желания совпадают, что бывает не так уж часто… Кстати, меня зовут Джоди.

Последние слова девочка договорила уже торопливым шепотом, потому что в класс, кашляя и отдуваясь, вплыла математичка.

Джоди оказалась весьма занятной и сверхнеза–урядной личностью – она разбиралась во всем: в теории медитации и творчестве «Битлз», математических головоломках и генетических кодах, немецких глаголах и наиболее надежных и безвредных способах контрацепции.