Я взял запястье светленькой девки, оторвал от безобразных подруг. Красотка почти не сопротивлялась. Глаза полны ужаса, ротик мучительно искривился. Действительно недурна, стройная, молоденькая. Только запястье неприятно хрупко — птичьи кости, не заметишь, как сломаешь. Я подтолкнул Светленькую к постели. Упала, инстинктивно вскинула руки для защиты, тут же опомнилась и лишь оперлась локотками о скомканное тряпьё. Я склонился, оберегая раненую ногу. Обе юбки у девки оказались шёлковыми — не из простых пичуг птичка. Впрочем, это не имело значения. Мы уже давно не брали выкупы за заложников. Я смотрел на девчонку, желание по-прежнему не приходило. Забавно, как мелко у неё дрожат коленки. Я сжал их перчатками — девчонка задохнулась. За спиной придушенно охала купчиха. Я брезгливо глянул в лицо Светленькой — плотно зажмурилась, ротик болезненно оскалился. Ну, мне тоже твоя мордочка ни к чему. Я бросил ком тяжелого одеяла, закрывая искаженное личико. Привычно вызвал в памяти голубые глаза. Может эта, дрожащая, из какой-то ветви благородного рода Ливней? Возможно, младшая дочь старого Джоуна. Нет, та мертва. Племянница? А, мучиться им всем вечно. Кровь их рода, я чувствую, чувствую…

…О колене я забыл. Девчонка трепетно выгибалась, радовала плоть. За спиной урчал король. Его купчиха еще слабо трепыхалась. Эшенба удерживал ее верхом на своих коленях, жадно припав ртом к откинутой шее. Плечо бабы, жёлтый шёлк платья блестели багряно-чёрной влагой. Нет, мой король не вампир, просто его иногда радует вкус живой горячей крови…

Завязывая брюки, Эшенба сказал:

— Игла с тобой? Позови Брехуна. Придётся поработать.

— Где? — спросил я, ощупывая собственное колено, — повязка пропиталась кровью.

— Ляжка, мой друг. И придётся выковырять этот проклятый болт. Мешает…

Отыскав флягу с джином, я вернулся в каюту. Уцелевших девок уже выгнали, Брехун развернул инструменты. На ковре ждал труп крепкого моряка. Я распорол кинжалом штаны мертвеца.

— Двусмысленно выглядишь, милорд, — усмехнулся король. — Могу спорить, тебе приходилось сдирать с парней штаны и для иных надобностей. А, Либен?

— На всё воля богов, — отозвался я. — Всего не упомнишь.

Брехун замычал, показывая на инструменты.

— Пожалуй, начнем с болта, — король ощупал свою грудь, поморщился. — Словно чешется, будь оно всё проклято.

Я помог снять дублет. Рубашку, давно уже не новую, распороли. Огрызок обломанного древка торчал из серой кожи чуть выше перекрестия толстых швов. Брехун, щелкнув клещами, примерился, ухватил обломок.

— Радуешься, криворукий тритон? — поинтересовался король, напрягаясь.

Брехун протестующе замычал, высунув от старания обрубок языка, потянул. Древко с лёгким скрипом пошло из плоти, по коже потекли редкие мутные капли, с негромким чавкающим звуком болт покинул королевское тело. Брехун, сидя на корточках, показал широкий гранёный наконечник. Король выругался, закашлялся и выхаркнул на ковер кровавый сгусток. В багряной слизи извивался белый червь длиной с фалангу большого пальца. Я наступил на него сапогом.

— Клянусь украденной у меня короной, очень скоро я стану просто бурдюком, набитым червями, — пробормотал король.

— До этого еще далеко, — утешил я, отирая подошву: кровь купчихи и остатки червя преобразили жёлто-белую гамму дорогого ковра.

С бедром короля пришлось повозиться. Как справедливо заметил Эшенба, нужно было подставлять другую ляжку. Его левое бедро, всё в швах, выглядело уже не просто лоскутным одеялом, а картой конгерских гор. Я придерживал лоскут, Брехун прихватывал заплату частыми стежками.