— Но почему так? — продолжал он. — Не хотите ли вы сказать, что в его досье имеются существенные пропуски?
— Да. Вы помните ту манию секретности, которая преследовала нас многие годы назад. С тех пор никто не удосужился пересмотреть документы, и досье осталось неполным. Но ответ на вопрос Огилви там, по-видимому, все же удастся найти. Тот самый сигнал, что прошел мимо нашего внимания. Он в конце концов полностью себя исчерпал. Сжег себя целиком, если можно так выразиться.
— Что вы хотите этим сказать? — Огилви наклонился вперед, выражение его лица вряд ли можно было назвать приятным. — Будь я проклят, если мы не обязаны строить наши оценки на доступных, проверенных фактах.
— Вряд ли мы сможем этим чего-нибудь достичь. Хейвелок характеризуется великолепно. Отмечаются один-два случая несдержанности. В остальном о нем отзываются как о чрезвычайно эффективном сотруднике, действующем адекватно в самых экстраординарных обстоятельствах.
— Да, но теперь ему мерещатся покойники на железнодорожных вокзалах, — вмешался Даусон. — Почему, спрашивается?
— Вы знакомы с Хейвелоком? — спросил Стерн.
— Весьма поверхностно. Я проводил с ним обычное собеседование, как с любым оперативным работником, — ответил юрист. — Это было восемь или девять месяцев тому назад. Он специально прилетал в Вашингтон. Мне он показался весьма полезным сотрудником.
— Он и был таковым, — согласился руководитель консульскими операциями. Всегда готовый к действию, результативный, уравновешенный... очень жесткий, весьма хладнокровный, со светлым умом. Он получил отличную подготовку в весьма юном возрасте и в чрезвычайных обстоятельствах. Может быть, нам следует взглянуть именно в этом направлении. — Стерн сделал паузу, взял со стола довольно большой конверт и осторожно снял с него ярко-красную пластмассовую полоску, идущую вдоль боковой стороны. — Это полное досье о прошлом Хейвелока. То, с чем мы познакомились раньше, было обычным и не содержало ничего экстраординарного. Выпускник Принстона, докторская степень по истории Европы, ученая степень по славянским языкам. Домашний адрес: Гринвич, Коннектикут. Сирота военного времени, доставленный в Штаты из Англии и усыновленный супружеской четой по фамилии Уэбстер. Благонадежность обоих Уэбстеров была проверена. Мы познакомились с рекомендацией Мэттиаса — уже в то время его мнение принималось во внимание. Шестнадцать лет тому назад перед кадровиками государственного департамента предстал чрезвычайно одаренный выпускник ведущего университета, готовый работать за мизерное жалованье и даже согласный на совершенствование знания языков, и при этом — на занятие нелегальной деятельностью. Но в лингвистическом совершенствовании потребности не возникло. Чешский был его родным языком, и оказалось, что он владеет им значительно лучше, чем мы могли предполагать. Отсюда и начинается та часть истории, где следует искать причины срыва, свидетелями которого мы сейчас стали.
— Это же дьявольски отдаленное прошлое, — сказал Огилви. — Не могли бы вы нас приобщить к нему. Терпеть не могу сюрпризов, особенно со стороны параноиков в отставке.
— Похоже на то, что нам приходится иметь дело именно с таковым, — вмешался Миллер, взяв со стола телеграмму. — Если мнение Брауна что-то значит...
— Да, значит, — бросил Стерн. Браун один из лучших наших людей в Европе.
— Но он из Пентагона, — заметил Даусон. — Анализ — не самая сильная сторона этого учреждения.
— К Брауну это не относится, — возразил начальник консульских операций. — Он черный и, видимо, не без способностей, раз достиг такого высокого положения. |