В зеркальце заднего вида она увидела, как Кристиан Холлоуэй повернулся и пошел к дому.

В гостинице она сразу легла спать. А когда проснулась, на улице было уже темно.

Почему ей знакомо имя Стив? Она точно знала, что где‑то оно ей встречалось. Но Стив – обычное имя, как Эрик в Швеции или Костас в Греции.

Луиза спустилась в ресторан поесть. Альбинос, сидя у стены, играл на своем ксилофоне. Официант был тот же, что утром подавал ей завтрак. На ее вопрос он ответил, что инструмент называется тимбила.

Пообедав, она осталась сидеть. Вокруг лампы над ее столом кружились насекомые. Посетителей было мало – несколько мужчин пили пиво. Женщина и трое детей обедали в полном молчании. Луиза отодвинула чашку с кофе, заказала бокал красного вина. Пробило десять. Альбинос перестал играть, закинул инструмент за спину и растворился в темноте. Женщина с тремя детьми расплатилась и враскачку, точно корабль, вышла, таща в кильватере три спасательные лодки. Мужчины продолжали беседовать, но в конце концов тоже удалились. Официант начал приводить помещение в порядок к вечеру. Луиза расплатилась и вышла из гостиницы. Вода мерцала в свете одинокого фонаря.

Свист звучал совсем тихо, но она сразу услышала. Вгляделась в тени за пределами освещенного круга. Свист повторился так же тихо. И тут она обнаружила его. Он сидел на перевернутой рыбацкой лодке. Ей вспомнились силуэты в сумке Хенрика. Таким же образом человек, который ждал ее, мог быть вырезан из ночного мрака.

Он соскользнул с лодки, сделал ей знак следовать за ним и пошел к обломкам постройки, которая некогда была пляжным киоском. Луиза еще днем обратила на него внимание. На разбитом цементе сохранилось название – «Лиссабон».

Подойдя поближе, Луиза увидела, что в развалинах горит костерок. Мужчина сел у огня, подбросил несколько веток. Она села напротив. В отблесках пламени увидела, насколько он истощен. Кожа туго обтягивала скулы, на лбу – незалеченные язвы.

– Не беспокойся. За тобой никто не шел.

– Откуда такая уверенность?

– Я долго следил за тобой взглядом. – Он махнул рукой в темноту. – Тут есть и другие следящие.

– Какие другие?

– Друзья.

– Что ты хотел мне рассказать? Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Я знаю, что тебя зовут Луиза Кантор.

Она хотела спросить, откуда ему известно ее имя, но поняла, что вряд ли получит иной ответ, кроме неопределенного жеста в темноту.

– Мне трудно выслушивать людей, у которых нет имени.

– Меня зовут Умби. Отец назвал меня в честь своего брата – тот работал на шахтах в Южной Африке и умер молодым. Его шахту завалило. Дядю так и не нашли. Скоро я тоже умру. А с тобой хочу поговорить потому, что единственное, оставшееся мне в жизни, единственное, что имеет хоть какой‑то смысл, – это помешать другим умирать так, как я.

– Я понимаю. У тебя СПИД, да?

– В мое тело попал яд. Даже если б из меня выкачали всю кровь, яд бы остался.

– Но тебе помогают? Дают лекарства, которые замедляют болезнь?

– Мне помогают те, кто ничего не знает.

– Не понимаю.

Умби не ответил. Подложил еще дров. Потом тихонько свистнул в темноту. Слабый ответный свист, похоже, успокоил его. Луиза почувствовала, как в ней растет неприязнь. Человек по ту сторону костра умирал. Впервые она поняла, что значит уходить. Умби уходил из жизни. Натянутая кожа скоро лопнет.

– Мойзишу, с которым ты общалась, не следовало говорить с тобой. Хотя ты была одна в комнате с больными, всегда есть кто‑то, кто наблюдает. Тем, кто скоро умрет, не дозволено иметь секретов.

– Почему следят за больными? И за посетителями вроде меня? Что, по их мнению, я могу украсть у умирающих, нищих людей, которые живут у Кристиана Холлоуэя, потому что ничего не имеют?

– Мойзиша они забрали на рассвете.