|
А за завтраком бы ел и пил. Вставал бы рано, ходил бы гулять, завел бы себе хорошего пса. И жизнь показалась бы тебе совсем другой. Не было бы и дурацких снов. Держу пари, что ты никогда не ходил ловить устриц по утрам! Ну-ка, сознавайся! Так что же хорошего ты видел? Знаешь, как хорошо в поле, когда на траве лежит роса, а ты идешь и раздвигаешь траву босыми ногами. А сморчки? Найдешь один — ищи и второй, они всегда растут парами, как полицейские на ночных улицах.
Звонок телефона завершает его лирическое излияние. Луизетта выходит в гостиную и снимает трубку. — Господин Гольд? Артист метает на меня многозначительный взгляд своего единственного глаза (второй спрятан под повязкой). — Держу пари, что это — ОНИ. — Что за «они»? — спрашивает Берю. — Мои мучители. Обычно они говорят, что это — продюсер или режиссер. — Гольд — продюсер? — Вообще-то, это — Гольдштейер Мейер Леви. — И ты боишься подходить? — Каждый раз, когда я слышу их адский хохот, мне становится не по себе. Я бросаю салфетку на стол. — Разрешите, Кристиан? Он кивает головой. Я беру трубку. — Алло! На том конце провода отзывается далекий голос. — Алло! Кри-Кри? Что за дурацкие штучки? Меня подняли с кровати и заявили, что ты скончался! — Кто вам звонил, господин Гольд? Он мнется. — Это не Кри-Кри? — Я передаю ему трубку, но скажите, кто вам звонил? — Откуда я знаю? Какой-то тип сказал, что он — журналист Франсуа. — Что за Франсуа? — Он сказал именно так. Впрочем, кажется, Франс Суар. А кто вы? Бебер? Людо? — Минуточку, сейчас возьмет трубку Кри-Кри. Актер идет уже к аппарату. Перед тем, как передать ему трубку, шепчу: — Кто-то ему сказал, что вы скончались. Посмейтесь над этим и скажите, что слегка поранились, упав с лестницы. Наш подопечный начинает бесконечные переговоры. Узнав, что сегодня Бордо сниматься не сможет, продюсер начинает так вопить, что слышно даже в комнате и, вероятно, на улице. Начинает беситься и наш Кристиан. Он кричит, что ему наплевать на неустойку, экспертизы, прессу, рабочий план и на то, что партнерша сможет сниматься только через три дня. После этого он резко бросает трубку на рычаг. — Это — как раз то, чего я боялся, — говорит он. — Что именно? — А то, что сейчас он споется со всей компанией: страховщиками, директором, заместителем продюсера, редакторами газет. Форменный бардак! А что, если на свой риск взять и уехать? Я морщусь. — Это не в наших интересах. Все бросятся вас искать. И найдут без лишнего труда, потому что вы — слишком известны. Лишние хлопоты… Намазывая себе четырнадцатую тартинку, Берюрье бурчит: — Надо на все наплевать и сидеть дома, не обращая на них внимания.
Меня вызывает Матье. Он с трудом нашел того типа, который продал аппарат, потому что тот собирается разводиться с женой и редко ночует дома. Матье поймал его на работе и получил описание примет двоих покупателей, которые наспех придумали причины покупки аппарата типа «кар». Матье предлагает порыться в архиве и установить их личности. Я соглашаюсь и предлагаю явиться сюда, чтобы поговорить с Луизеттой. Приходится быстро заканчивать разговор и вешать трубку, потому что в прихожей беспрерывно звонит сигнал, кто-то все время приходит и уходит, в доме — настоящий ад. По нашему плану охраны Кри-Кри, должны входить только те, кто обязан это сделать. |
