Он пожал плечами. Затем закрыл книгу, пересек комнату и поставил ее на место. Он подумал, что у Тодрилла, должно быть, было мало времени для чтения. Во всяком случае, вкусы его были весьма оригинальные, если у него были только «Жизнь Наполеона» и пьесы Шекспира на польском.

О'Мара прошел в центр комнаты. Он достал из кармана последнюю сигару и обрезал ее кончик. Он чувствовал смутное разочарование, хотя и понимал, что поиски в доме Тодрилла — просто рутинная работа; все же в глубине души он надеялся что-нибудь обнаружить: что-то в общей атмосфере дома или какую-то вещь, которая подскажет направление последующих действий.

Он понимал, что, должно быть, этот дом играл важную роль в планах Тодрилла и, что более важно, в планах человека за спиной Тодрилла, человека, который более всего хотел убрать Куэйла, — нациста, называвшего себя Розански. Этот дом находился почти в центре круга вокруг Гуареса, где четыре агента Куэйла нашли себе смерть. Он должен был бы сказать что-нибудь, но ничего не сказал. Вообще ничего.

О'Маре не терпелось. Он был известен своей скоростью, удачливостью и жесткостью. Он знал это. Он знал, что Куэйл считал эти три качества способными обеспечить успех в работе, какой бы тяжелой она не была. О'Мара подумал, что он, возможно, поспешил с Тодриллом. От него было больше пользы от живого, чем от мертвого.

Если бы было можно сохранить ему жизнь…

Он пожал плечами. Достав зажигалку из кармана, закурил. Здесь ему нечего было больше делать. Он повернулся к входной двери и остановился. Он увидел, что дверь открывается.

В дверях стоял Воланон. Лицо его было темным от ярости и грязным от пота. Живот свешивался над ремнем грязных голубых штанов. Вид у него был устрашающим. О'Мара понял, что он не был даже пьян. Загорелая рука, державшая автоматический пистолет, не дрожала.

Они стояли, глядя друг на друга. Воланон попытался говорить. О'Мара понял, что француз почти задохнулся от ярости. Он затянулся сигарой и подумал, что было бы очень глупо погибнуть в чужом заброшенном доме от руки взбесившегося француза. Воланон нашел слова.

— Грязное свиное отродье… Вшивый ублюдок! Ты думал обмануть папу Воланона. Я убью тебя, Гареннс.

Он шагнул в комнату и поднял пистолет.

— Не будь круглым дураком, Воланон, — сказал О'Мара. — Не будь большим кретином, чем судьба тебя сделала. Твоя беда в том, что ты пьешь много, и твои мозги — или их остаток — оставили тебя совсем. Успокойся.

— Не пытайся разговорами тянуть время, — сказал Воланон, — это не пройдет. Я прикончу тебя. И сделаю это с удовольствием.

— Возможно, ты это сделаешь и с удовольствием, но едва ли ты получишь удовольствие, когда тебя гильотинируют.

Воланон захохотал.

— Неужели ты в самом деле думаешь, что меня гильотинируют за то, что я убью тебя? Ты уже достаточно давно в этих местах и знаешь, как маки расправляются с предателями, когда их находят? Ты думаешь, что полиция захочет меня гильотинировать, когда она узнает все о тебе? — Воланон перевел дыхание. — Ты вшивый грязный предатель. И ты смеешь разговаривать с Эмилем Воланоном, который работал с маки. Ты смеешь говорить с человеком, который помогал английским летчикам вернуться в Англию во время войны, который помогал английским и французским разведчикам во время войны? Папа Воланон помогал всем, кто попадал в эти места и кто выступал против нацистов. — Он засмеялся. — Твое тело найдут здесь. Полиция узнает, кто и что ты такое. А все мои друзья поздравят меня с тем, что я убил тебя.

— Вот как? — сказал О'Мара. — А что ты имеешь в виду, говоря, что полиция «узнает, кто я»? Я просил тебя не быть кретином, Воланон.