В это время сзади раздался вопль. Все бросились на крик. Побежал и Сами. Работавший на восемнадцатом прессе мальчишка Хайдар, держась рукой за окровавленную голову, орал на собравшихся вокруг него рабочих:

— Что вы столпились? Что тут такого интересного? Ну упал, ну башку разбил… Вот сейчас явится мастер, и все сработаем штраф.

— А ну разойдись, собачьи дети! — гаркнул на рабочих мастер. — Воспользовались случаем, чтобы увильнуть от работы! А ну, марш к станкам!

Хайдар заплакал. Не от боли — эка беда, пройдет, — а из боязни, что мастер побьет его и оштрафует.

Подбоченившись, старший мастер уставился на Джеляльэддина, который работал рядом с Хайдаром:

— Каким образом разбил себе голову этот ишак?

Джеляльэддин был заикой.

— У-уснул, у-упал, го-головой, — ответил мальчик, запинаясь на каждом слове.

— Вот ишачьи дети! Думаете, небось, что вы сидите дома у родного папочки? А ну, убери руки, дай посмотрю!

Осмотрев рану, мастер повел Хайдара в контору.

Комната старшего мастера находилась в конце цеха. Из огромного окна просматривались все станки. Наверно, с этой целью и соорудили такое. Под потолком тяжело вращались широкие крылья вентилятора. Старший мастер достал в аптечке перекись водорода, йод, вату, бинт. Промыл рану перекисью, смазал йодом и туго забинтовал. Хайдар в страхе молчал. Возвращаясь к станку, он радовался, что старший мастер не наложил на него штрафа.

Около половины третьего утра Сами почувствовал, что у него уже нет сил стоять. Чтобы отогнать сон, он стукался лбом о станину, щипал веки, кусал руки. Все напрасно. От спертого воздуха голова шла кругом. Сами прислонился к станку и задремал. Вдруг ноги подкосились, и он чуть не свалился на вращающееся со свистом маховое колесо. Сами оглянулся по сторонам — не видел ли кто.

Токарные и фрезерные станки, прессы, кузнечные горны, папаша Ферхад, Шуаип, Даньял, едва мерцающие желтым светом электрические лампочки — всё и все обессилели, подобно Сами. Даже свистки мастеров смолкли.

Сами снова прислонился к станку. Он обвел усталыми покрасневшими глазами цех и тут заметил, что большинство прессов работает вхолостую. Тогда и Сами остановил свой станок и незаметно прошмыгнул в уборную.

Старший мастер, перевязав Хайдару голову, погасил свет, прибавил скорость вентилятору и распахнул окно. Его одолевал сон. Он потер усталые руки, потянулся, зевнул, потом подошел к окну и облокотился на подоконник. Ночь была светлая. Издалека доносилась музыка. Где-то играл патефон. В соседних рабочих кварталах, громоздясь друг на друга, теснились, погруженные в ночную мглу, домишки. Ни один из них не привлек внимания мастера. Он прислушивался к звукам патефона и погружался в грезы. Скоро дыхание его стало ровнее и глубже, затем послышался витиеватый храп… Руки ослабли, ноги обмякли, колени подогнулись, и он тяжело рухнул на пол, сильно ударившись головой о подоконник, но тотчас поднялся, быстро подошел к двери и засвистел что было сил. Тут он заметил, что большинство станков и прессов стоят на холостом ходу. Разозлившись, он хотел было еще раз свистнуть, да вспомнил о мастере Джеляле и направился в ремонтную мастерскую. Мастер Джеляль стоя спал, прислонившись к большим тискам.

У старшего мастера от злости задрожали губы, сузились глаза. Он в бешенстве тряхнул Джеляла за плечи, Джеляль вздрогнул.

— Молодец! — заорал на него старший мастер. — Для этого мы поставили тебя над рабочими? Если ты себя так ведешь, что же рабочие должны делать? Токарные станки работают вхолостую, прессы вхолостую, фрезерные… Киловатты текут зря, как водичка.