Взволнованный старый магистрат направился к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Сирюс тихо поскуливал, царапая ногу хозяина.

— Он раздал друзьям остатки айвового мармелада.

— И все?

— Никаких следов. Вам лучше меня известно плачевное состояние наших дорог. Я расспросил всех, кто проживает поблизости, спрашивал на почтовых станциях, тамошних крестьян. Ничего! Никто его не видел. Хуже того, начальник поведал мне весьма тревожный факт: за два дня до его… отъезда прибыл какой-то человек и попросил встретиться с Луи, чтобы передать ему от вас письмо…

— От меня? Но я не писал ему никаких писем!

— У начальника не было оснований запретить просителю увидеться с мальчиком.

— Равно как и соглашаться на это свидание!

— Узнав ваш почерк, Луи какое-то время беседовал с этим человеком наедине. На следующий день он выглядел таким мрачным, каким его еще никто ни разу не видел.

— Вам описали загадочного незнакомца?

— Это был капуцин.

— Опять капуцин! Не люблю капуцинов. Мне довелось сталкиваться с ними не в самых приятных обстоятельствах. Особенно мне запомнился один субъект. Настоящая тень в плаще из ночи! Помните, когда…

— Вы правы, темная ряса с капюшоном является надежнейшим прикрытием, когда хочешь остаться неузнанным.

— Я опасаюсь, что Луи похитили, и это похищение связано с моей поездкой в Австрию. Мой мозг уже заработал в этом направлении.

Бурдо вздрогнул.

— Вы подвергались опасности; так я и знал!

— Потом я вам все в подробностях расскажу. Сейчас же…

— Не могу поверить, что Луи добровольно не сообщил отцу мотивы своего поступка, — вмешался в разговор Ноблекур; когда он повернулся к друзьям, стали видны его покрасневшие глаза. — Не верю, что он может быть столь скрытным, и по-прежнему полностью ему доверяю.

Николя встал и протянул руку старому другу.

— В тот день, когда я переступил порог этого дома, я оказался под одной крышей с мудростью и добротой…

— Теперь, — продолжил Ноблекур, — попробуем успокоиться и рассуждать логически. И запасемся терпением. Не сомневаюсь, Бурдо поставил на ноги всю нашу полицию, которой так завидуют в Европе. Будем ждать новостей, и те не замедлят на нас обрушиться.

Бурдо кивком поддержал его.

— Господин Ленуар, господин де Сартин и господин де Вержен хотели встретиться с вами сразу после вашего приезда. А королева, как говорят, трижды спрашивала, когда вы вернетесь.

Покопавшись в секретере, Ноблекур вытащил оттуда два письма и протянул Николя.

— Доставлены несколько дней назад. Исчезновение Луи так взволновало меня, что я о них совершенно забыл.

Николя узнал привычный маленький квадратик цвета морской воды и беспорядочный почерк Эме д’Арране. При виде его, несмотря на царившее в голове смятение, на сердце у него потеплело. Другое письмо заинтриговало его: почерк незнакомый размашистый, с длинными вертикальными линиями, ложившимися под таким большим углом, что казались скорее горизонтальными; темно-красная, почти черная печать. Сунув письмо Эме в карман, он попросил друзей извинить его и, отойдя в сторону, со священным трепетом сломал загадочную печать. Внутри лежала еще одна записка, тоже запечатанная. При виде герба и почерка ему стало дурно, и ему снова пришлось сесть. Обменявшись тревожными взорами, Бурдо и Ноблекур окружили его.

— Дурные известия?

— Прошлое стучится в мою дверь, и я не знаю, что уготовано мне судьбою.