Изменить размер шрифта - +
 — Они не способны признать, что мир безжалостен и все люди в нем корыстны и жестоки — так они изображают доброту и щедрость, а после начинают верить в собственную ложь, забыв о том, что все это не более чем притворство!

— Я не притворялась! — воскликнула Луа, и глаза ее наполнились слезами. — Я пыталась тебе помочь, потому что пожалела тебя, а не из-за того, что хотела чего-то для себя!

— Не нужна мне твоя жалость, — рявкнул Кьюлаэра, — и я у тебя ее не просил, хотя я был бы дураком, если бы не воспользовался представившейся возможностью. А тебе самой хотелось верить, что ты добра и благородна, помогая мне, и ты делала это, чтобы заставить себя поверить в это!

Побледневшая Китишейн в упор смотрела на Кьюлаэру, обняв Луа, а Йокот, как ни странно, лишь насупился и слушал с мрачным интересом.

— Каким ужасам подвергли тебя люди, Кьюлаэра, что ты поверил подобным вракам?

Кьюлаэра замахнулся для удара, но амулет на его шее похолодел, да и посох Миротворца усмиряюще взметнулся. Негодяй медленно опустил руку, но пробурчал:

— Это не враки, а единственная правда на свете, признать которую людям недостает смелости!

Йокот перевел взгляд с Кьюлаэры на Миротворца:

— Похоже, он и в самом деле в это верит.

— А вам с чего верить в обратное?

Кьюлаэра старался не выдать раздражения — без особого успеха, но сама попытка была для него внове.

— Я сужу по собственному опыту, — объяснил Йокот. — Другие помогали мне также потому, что я живу с ними в одной деревне, некоторые из них при этом не особо-то меня жаловали. И я тоже им помогал.

— То-то и оно! Каждый старается для себя! — Кьюлаэра ткнул в него пальцем. — Они помогают тебе лишь на тот случай, что им когда-нибудь понадобится твоя помощь, и ты делаешь точно так же!

— Здесь есть правда, — отметил Миротворец. — Деревня, где люди не помогают друг другу, долго не протянет: один за другим ее жители вымирают. Ну а это означает, что выживут лишь те, кто помогает другим.

— Вот-вот, а те, кому односельчане не захотят помогать, будут изгнаны!

Злоба кипела в душе Кьюлаэры, и он был потрясен, увидев ее отражение в глазах Китишейн. Что она знает об изгнании? Он задумался на мгновение, почему она охотилась одна-одинешенька в лесу, когда застала его за избиением гномов. Странно, что он никогда прежде об этом не думал.

А Миротворец медленно кивнул:

— Скорее всего именно так: с течением времени вместе останутся те люди, которые чувствуют насущную потребность помогать тем, кто попал в беду, а изгнанники станут вымирать, не оставляя потомства, так что в человеческой расе будет оставаться все больше и больше рожденных помогать друг другу.

— Что за старушечья байка? — презрительно осведомился Кьюлаэра.

— Не старушечья байка, а миф о богах. — Йокот явно решил не откликаться на злобу Кьюлаэры в этот вечер. — Твои родители никогда не рассказывали тебе о герое Огерне, о том, как он повел шакалоголовых и кочевников на войска Багряного бога?

— Как это связано с тем, зачем люди творят зло? — поинтересовался Кьюлаэра.

— Значит, ты об этом не слышал?

— Слышал и вовсе не желаю снова это выслушивать! Только начни болтать, малявка, и я...

Миротворец стукнул его, Кьюлаэра умолк, у него закружилась голова, а слова мудреца звоном отдались в ушах.

— Расскажи предание, как ты его помнишь, Йокот. Думаю, это пойдет ему на пользу.

Кьюлаэра едва сдержался. В его воображении возникала картина: как старик мучитель лежит обнаженный под палящим пустынным солнцем, а он пытает старика ножом, но холод амулета обжег его шею, он начал задыхаться и прогнал возникший образ.

Быстрый переход