— Давай глянем. — Миротворец поднял руку. — Бей, Китишейн!

Китишейн выпучила глаза.

— Бей, говорю тебе! За меня не бойся!

Китишейн пожала плечами и ударила старика изо всех сил.

Тот сжал ушибленную руку, поморщился и усмехнулся:

— Нет, изо всех сил не стоит, пока упражняемся. Теперь бей Кьюлаэру.

Китишейн ударила, целясь в пах, и ей пришлось постараться сдержать себя, чтобы не вложить в удар всю силу и чтобы он не вышел совсем уж неожиданным. Не стоило и стараться — бедро Кьюлаэры отразило ее удар, но и она успела отскочить достаточно быстро, не дав ему схватить себя за лодыжку, хотя верзила двигался не совсем проворно. Девушка понимала, что если бы они сейчас не упражнялись и Кьюлаэра не был столь медлителен, он бы мог уже не раз сбить ее с ног.

Так Кьюлаэра познавал, насколько он силен, как управлять своей невероятной мощью, пока Китишейн и гномы наращивали мышцы. Их движения стали почти такими же стремительными, как у Кьюлаэры, и все они приобрели большую ловкость в рукопашном бою, после чего Миротворец объявил, что теперь они способны победить сразу трех противников и разоружить человека, вооруженного мечом и щитом.

Потом он стал обучать их сражаться на палках. Их опыт в бою без оружия тут же сказался, и они быстро овладевали новыми приемами. Тогда и только тогда Миротворец позволил им начать упражняться с деревянными мечами. Этому они тоже научились быстро, а учиться пришлось многому.

Наконец, Кьюлаэре удалось добиться похвал, хотя Миротворец редко был им доволен и порой выражал одобрение именно тогда, когда Кьюлаэра выполнял движения несовершенно. Кьюлаэре стало казаться, что он никогда не научится достаточно хорошо понимать настроение старика, чтобы суметь предотвратить беду.

Порой случалось так, что остальным целые дни приходилось проводить в праздности, когда Миротворец посылал Йокота в одиночку выполнять какие-то задания. Когда Кьюлаэра спросил, в чем они заключаются, Миротворец резко посоветовал ему не лезть не в свое дело. Кипя от злобы, Кьюлаэра выдумывал изощреннейшие пытки, коим он подвергнет старика, пока амулет не стал жалить его холодом слишком сильно для того, чтобы его не замечать.

Они медленно продвигались на север. Кьюлаэра, понукаемый посохом и прутом Миротворца, нес поклажу. Однажды они вышли из леса на открытую холмистую землю, где реки и ручьи были уже и попадались реже. Китишейн смастерила кожаные мешки для воды из сохраненных ею шкур убитых зверей. Они шли на север, и Кьюлаэра все время пытался вырваться из крепких пут требований Миротворца и искал возможности ударить или унизить других. Но Миротворец препятствовал любым попыткам такого рода, а Китишейн вела себя дерзко, огрызалась и за себя, и за Луа безжалостными словами, а когда возникала угроза, что Кьюлаэра полезет в драку, она, не мешкая, звала Миротворца. Что касается Йокота, то гном отвечал куда обиднее, чем дерзил ему Кьюлаэра, — язык у него был без костей, и Кьюлаэре только и оставалось потом часами кипеть от злобы. Дерзости гнома тяжело было забыть, потому что в них всегда было зерно мучительной правды. Двенадцать лет никто не отваживался говорить Кьюлаэре правду о нем самом, а взгляд на собственные слабости оказался мучительно неприятным. Большую часть времени в пути он проводил за придумыванием оправданий для своего поведения и сочинял ответы Йокоту, но ему редко выпадала возможность использовать их.

Но однажды после ужина такая возможность представилась. Они ели в тот вечер жареного кабана, и Кьюлаэра вслух обратил внимание на сходство между лицом гнома и рылом свиньи, хотя, по правде сказать, особенного сходства не было.

Йокот ответил:

— Лучше быть похожим на свинью, чем вести себя как она. Не старайся обзываться, Кьюлаэра, у тебя это выходит тупо.

Кьюлаэра ухмыльнулся, ковыряя в зубах осколком кости, и сказал:

— А ты не чувствуешь себя людоедом, Йокот, когда ешь мясо свиньи?

— Нет, Кьюлаэра, — парировал Йокот, — тебя бы я точно не стал пробовать: вряд ли ты хорош на вкус.