Вот почему они — стихийное бедствие. Дружить с ними опасно для здоровья.

Пропустим все, что и так ясно. Витькин издевательский хохот, Машины крики, непонимающий Петькин лепет. Историю с монетами в банке пропустим тоже. Маша рассказала ее в точности, как написано в этой книжке.

Только еще добавила, что Триантафилиди гад и Витька гад.

И вот они с Петькой сидели в запертой ванной, а отмороженный старший брат Соловьев горланил за дверью:

Пение раздавалось то громче, то тише — судя по всему, Витька бродил по квартире.

Петька опечалился, потому что брат, хотя бы и такой, все равно брат. Очень горько, если он становится на скользкую дорожку преступлений.

Опечалившись, Петька оторвал дверную ручку, подбил Маше глаз и переколотил невыясненное количество посуды.

Он проделал эту большую работу в темноте с потрясающей скоростью настоящего мастера своего дела. Маша не успела бы помешать, если бы даже видела, что Петька собирается делать.

Чпок!

ОЙ!

Дзынь-тарарах!

И готово.

У Маши в подбитом глазу плавали белые круги. Еще сильнее попало по скуле: половина лица онемела.

— Большому кораблю — большое кораблекрушение, — сказал откуда-то с пола Петька и завозился, звеня осколками.

— В таз с посудой сел? — поняла Маша.

— Ага, в таз. Я тебя задел или мне показалось?

— Нет, не показалось! Чем ты меня, кулаком?

— Ручкой от двери, — уныло сказал Петька. — Я знал, что ручка плохо держится, но думал, что запор еще хуже.

Маша потрогала скулу: под горячей кожей бился пульс.

— Макропод несчастный! Как я теперь в школу пойду с синяком?!

— В первый раз, что ли? — утешил ее макропод.

Дверь ванной открывалась внутрь. После того как Петька оторвал ручку, ее невозможно было распахнуть, даже если бы задвижка с той стороны каким-то чудом открылась.

— А где Витька? — спохватилась Маша.

Отмороженный старший брат Соловьев почему-то замолк, и тишина была пугающе полная. Хоть бы Витька споткнулся обо что-нибудь или обругал их через дверь.

— Смылся, — сказал Петька.

Маша уже сама поняла, что смылся. Витьке надо спрятать ворованные монеты. Хорошо, если он закопает их в чьем-нибудь огороде и быстро вернется. А если уедет на автобусе в Сочи, в свое общежитие?

На плите кипел борщ. Может быть, он уже залил конфорку, плеснувшись через край, и невидимый смертельный газ течет по квартире. Или борщ весь выкипит, гуща в кастрюле обуглится и начнет гореть. Неизвестно, что из этого получится — пожар, взрыв газа или один дым.

Да, в такой обстановочке начинающий вор за дверью — гораздо лучше, чем вообще никого. Но Витька ушел. Оставалось рассчитывать только на себя.

Дому было лет двести, и строили его под магазин. Потолок высокий, как в кинозале. И там, под потолком, слабо белело замазанное краской световое окошко. Оно вело в туалет, а оттуда можно через такое же окошко выбраться на кухню. Это на тот случай, если Витька и туалет сообразил запереть. Словом, выход был.

Глаза привыкли к темноте. Маша смутно различала край ванны и на ее фоне — Петькин силуэт.

— Полезем? — спросила она.

— Была бы хоть какая труба… А так не дотянемся, — уныло ответил «укропольский егерь».

Но Маша уже все решила.

— Я на ванну, ты мне на плечи.

— Не удержишь. Лучше я буду снизу, как мужчина.

Этого Маша и боялась. Доверить свою молодую жизнь балбесу, который при этом стоит на узком округлом краю ванны?!

— Я высоты боюсь, — обманула она Петьку.