Маша вспомнила. У всех фонариков лампочка вворачивается, как обычно. Кажется, что другого способа нет. А в старом Петькином фонарике лампочка перевернута: стеклянная колбочка светит назад, а впереди цоколь на двух ножках. Когда такой фона­рик направлен тебе в глаза, тени цоколя и ножек сразу видны. Чтобы объяснить это Боингу, пришлось нарисовать прутиком в пыли устройство фонарика. Кажется, второгодник не особенно понял, что к чему, но поверил Маше на слово: «Ленинград» легко узнать издали, по свету.

— То-то! Самосвал сразу въехал, а ты — «Опять языком треплешь, Соловей»! — передразнил Боинга Петька и со щедростью победителя предложил: — Хочешь, подарю тебе этот фонарик? Только в него батарейка протекла. Ничего, отмоешь, стекло поме­няешь — оно пластмассовое, поцарапалось...

— ...Достанешь другой корпус... — добавил Боинг.

— Корпус железный, что ему сделается. Ржавчи­ну счистишь, покрасишь — и владей моим фонари­ком, помни Петра Соловьева, — невозмутимо закон­чил Петька.

Боинг стал отказываться от такой чести. Ему не хотелось возиться с ржавым фонариком и особен­но — помнить Петра Соловьева. А когда они за раз­говором поднялись на край оврага, Боингу остро за­хотелось накостылять Петру Соловьеву.

Багровое закатное солнце висело над горизонтом. За спиной у покорителей катакомб остался овраг, а впереди бесконечными рядами тянулись кусты. Ви­ноград уже собрали, и на километры вокруг не было видно людей, даже Самосвалов куда-то пропал. Укрополь оказался дальше, чем ожидала Маша. Белые домики окраин терялись в зелени, блестел купол на колокольне старинной церкви; крыша школы, не­давно выкрашенная суриком, была похожа на шоко­ладку.

— Это что... — прошептал Боинг, озираясь с по­нятным изумлением человека, которого долго вели по компасу на северо-восток и, наконец привели на юг.

Петька сделал вид, что тоже удивился, но приятно:

— Класс! Виноградику поедим, а то пить хочется. Пойду поищу, кисточка-другая всегда остается. — И Петька бочком юркнул за ближайший ряд кустов.

Из каждого куста торчало по колу. Винограду колья нужны, чтобы цепляться усиками и расти. А невоспитанные укропольцы вроде Боинга ими дерутся, и эту привычку не может искоренить даже капитан Самосвалов.

Мутный взгляд второгодника прояснился.

— Виноградику?! Ща! Будет тебе виноградик, Ромелла трепливая! — взревел Боинг, с натугой вырывая кол из земли. Взвесил оружие в руках — легковато, — бросил и побежал за Петькой, высматривая кол побольше.

И пошел треск по кустам. Взлетали и стукались колы. Время от времени мелькали головы, то ры­жая — Петькина, то белобрысая — Боинга. Один боевой эпизод развернулся на глазах у Маши. Боинг перетянул колом по спине убегающего Петьку, тот упал, откатился и удачно поставил подножку нале­тевшему Боингу. Пока второгодник пахал носом землю, Петька успел врезать ему своим колом и сно­па кинулся удирать.

— Только по голове не бейте! — крикнула Маша вслед героям.

Ее девчачья власть кончилась. В девяти случаях из десяти мальчишки лезут в драку не потому, что хотят драться, а потому, что не хотят отступать. Растащить их легко — они сами только и ждут, чтобы ты встала между ними. Но сейчас был тот десятый случай, когда одному по-настоящему хочется драться, а другой по настоящему защищается. Если полезешь их разни­мать, оба в запале могут врезать, чтоб не мешала.

Подобрав сумки мальчишек, Маша пошла за ни­ми. И увидела фуражку Самосвалова.

Еще никогда милицейская фуражка не произво­дила такого сильного впечатления ни на одну вось­миклассницу. Она висела над землей, зацепившись за куст. Из дырочки над околышем торчала сломан­ная пружина, похожая на ребро большой рыбы.