|
Теперь не надо будет накладывать никакого слоя извести. Тяжело дыша, Микеланджело рухнул в свое кожаное кресло. – Я пойду и лично поблагодарю всех, всех, кто помог мне… – Маэстро, – заговорил Даниеле, отводя глаза в сторону, – нам придется расплачиваться. – Расплачиваться? – …понимаете, чтобы успокоить папу… он оставит фреску как она есть, если на все голые фигуры мы наденем штаны. – Штаны? Какие штаны?.. – И юбки на женщин. Мы должны закрыть все детородные части. Можно оставить голыми по пояс только несколько женских фигур. От бедер до колен все должно быть закрыто, в особенности у тех фигур, которые обращены лицом к зрителю. А столь чтимых папой святых следует одеть в мантии, так же как и Святую Катерину, юбку у Девы Марии надо сделать гораздо плотней… – Если бы я с молодых лет посвятил себя изготовлению серных спичек, – с гневом сказал Микеланджело, – я был бы теперь куда счастливее. Даниеле вздрогнул, будто его ударили. – Маэстро, постарайтесь взглянуть на дело разумнее. Папа собирался вызвать ко двору какого нибудь живописца… но я уговорил его поручить эту работу мне. Я приложу все силы, чтобы не нанести большого вреда фреске. Если же мы отдадим работу в руки чужого человека… – Адам и Ева сплетали фиговые листы и делали из них опояски. – Не сердитесь на меня. Я не член Совета Тридцати. – Ты прав, Даниеле. Мы должны принести эти детородные части в жертву инквизиции. Всю жизнь изображал я красоту человека. А теперь человек снова стал постыдным, греховным существом, его опять хотят сжигать на кострах суетности. Ты понимаешь, Даниеле, что это значит? Мы идем вспять, к самым темным векам беспросветного невежества. – Послушайте меня, Микеланджело, – успокаивал его Даниеле. – Я покрою все как бы легкой дымкой, цвета тканей подберу как можно ближе к вашим телесным тонам. Я положу такой тонкий слой красок, что будущий лапа может содрать все эти штаны и набедренные повязки, не повредив нижнего слоя. Микеланджело тряхнул головой. – Действуй, Даниеле. Закутай их всех в простыни. – Пожалуйста, доверьтесь мне. Я обведу папу вокруг пальца. Работа над фреской потребуется тонкая, деликатная, и пройдут месяцы, а то и годы, пока и осмелюсь к ней приступить. Кто знает, может, Караффа к тому времени умрет и с инквизицией будет покончено… – Даниеле был прилежным, хотя и лишенным дарования художником, но работал так медленно, что про него говорили, будто он еще не выполнил ни одного заказа при жизни заказчика. Чтобы как то оградить себя от черных мыслей, надо было взять в руки молоток и резец и начать работать. Недавно Микеланджело приобрел блок очень неправильной, даже уродливой формы, как бы сжатый в середине, с утолщенными концами. Микеланджело не стал выравнивать камень: воспользовавшись его странными очертаниями, он хотел высечь вдавленный, как полумесяц, профиль. Начав обтесывать: его именно с выемки, на середине, он с любопытством ждал, отзовется ли мрамор, подскажет ли, что из него создать. Мрамор оставался глухим, неподатливым, молчаливым. Микеланджело требовал от грубой глыбы – хотя это и был сияющий мрамор – слишком многого: чтобы сырой материал творил произведение искусства сам по себе, помимо воли ваятеля. Однако вызов, брошенный своенравным камнем, расшевелил Микеланджело, пробудил в нем энергию. Теперь, в восемьдесят лет, жить и работать было столь же необходимо, как и в тридцать пять, только это оказалось чуть труднее. 6 В Сеттиньяно умер Сиджизмондо, последний из братьев Микеланджело. |
