— Интересные у вас и постояльцы, — хмуро улыбнулся я.

— Скажешь тоже, постояльцы, — встрепенулась Евдокия, выходя из оцепенения. — Подружки моей бывшей сынок, его как из дома за это дело попрут, так он ко мне ночевать приходит. По первой из жалости я его пускала, а теперь вот совсем обнаглел, спасу нет.

Хозяйка вкратце рассказала мне, что этот Лешка сначала раз в месяц ночевал, потом раз в неделю. А когда смекнул, что с него деньги за ночлег не берут, вовсе ушел из дома и решил сесть Евдокии на шею. Она его было попросила за жилье платить на общих основаниях, да тот только «завтраками» отбрехивался и глазки как у кота из Шрека строил. Вот теперь, под занавес, дружка-пьянчужку привел.

Я ради приличия выслушал хозяйку, хотя мне история Лехи и Бори была не особо интересна.

— Едвокия, а Евдокия, есть где себя в порядок привести? — спросил я, поднимая оброненную алкашом скалку и вручая обратно хозяйке, которая приняла ее с таким видом, как будто я подарил ей цветы.

— Конечно, можно… пять рублей!

— А скидочку нельзя ли организовать? Или там, «все включено», не? За операцию по спасению вашей скалки, так сказать, — уточнил я, немного прифигев с цены и с наглости её владелицы.

После непродолжительной дискуссии хозяйка согласилась на два рубля.

— Уговорил, хотя я потом не расплачусь, вода сейчас — что жидкое золото, — всплеснула руками Евдокия.

Два рубля — тоже деньги, но я согласился. Можно, конечно, забить и ходить немытым, и самое удивительное, что вряд ли кто заметит нечистоплотность. Но я как-то мыться почаще привык, а привычка — дело неблагодарное. Хватит и того, что я хожу с нечищенными зубами второй день подряд.

— Идем уже, — отвлекла меня от мыслей хозяйка.

Когда я задал резонный вопрос, как много людей соглашаются искупаться по цене съема конуры, Евдокия призналась, что душ для постояльцев в этом ростовском «Рэдиссоне» вовсе не предусматривался. И мне разрешено воспользоваться санузлом по великому блату. Пока Евдокия искала ключи (она заперла дверь, чтобы Алеша с Борей не вошли внутрь, даже если им приспичит), пошли малость запоздалые благодарности.

— Спасибо тебе, что помог хулиганье прогнать! — запыхтела она, как будто выдавливая из себя слова. — И двадцати нет, а уже мужик, небось, мамка гордится таким сыном?

Вообще, мужик ты или не мужик, особо не зависит от того, сколько лет человек землю топчет. Да и у каждого свое понимание мужского. Как, впрочем, женского тоже.

— А у меня мамки нет, померла, — я равнодушно пожал плечами, ради приличия поддерживая разговор. — Другие родственники меня разгильдяем считают.

Евдокия нашла ключ, укромно спрятанный в районе зоны декольте, и принялась отпирать замок, который никак не хотел поддаваться. Я поглазел на ее потуги и решил помочь, надо же и дальше оправдывать выданное мне звание настоящего мужика.

— У вас мужчины-то в доме нет? — потянуло вдруг меня за язык.

— Ой, не спрашивай, в 1916-м ещё году сгинул, с тех пор одна корячусь…

— Военный?

— Какой там военный, обычный дурак, — она отмахнулась. — Таких дураков, как мой Пашка, даже в армию не берут.

— Понятно.

Бередить рану хозяйке я не стал, ни к чему, скорее всего, ее муженек такой же алкаш, как те двое из ларца, Боря и Леша. Их тоже, вроде как, в армию не брали… ну или они всю мобилизацию пьяненькие где-то валялись, что тоже не исключено.

— Так, разуваемся, — бросила хозяйка, когда мы зашли.

Я огляделся, прикинув, что апартаменты самой хозяюшки не сравнятся с конурой в вонючем и сыром подвале.